– Я… я здесь вас подожду, – заикаясь, пробормотала Марджори и оглянулась в поисках свободного места. Но ее оробевшим глазам казалось, что посреди сотен диванов нет ни одного пустого.
– Конечно, конечно. Но я за тебя беспокоюсь. У тебя изможденный вид. И я не хочу, чтобы ты потерялась. Давай поднимемся на секунду. Я брошу сумку в номер, и мы спустимся и возьмем тебе что-нибудь попить. А может, и поесть – у тебя такой вид, будто ты давно не ела.
И из-за того, что Марджори просто не знала, сможет ли она подняться своими силами, не сломается ли она под тяжестью страха, нервов, надежды, вожделения, и от разрушительного чувства, что ее впервые жизни охватит что-то большее, чем она сама, она кивнула. Она позволила ему подтолкнуть себя к лифту. Но прежде она поймала осуждающий взгляд зарегистрировавшего мистера Холмса клерка.
Мистер Холмс крепко держал ее плечо, и она одновременно ощущала отвращение и благодарность за это; она знала, что без его руки она рухнет на пол, потому что в ее ногах как будто не стало костей. Он назвал лифтеру этаж, и Марджори слишком поздно осознала, что не услышала его, и что, возможно, ей когда-нибудь, в какой-нибудь ужасный миг в будущем будет необходимо вспомнить его.
Но дверь открылась, они вышли, и Марджори понятия не имела, на каком они этаже. Но затем она вспомнила, что номера на дверях легко ей это подскажут, поэтому она сосредоточилась на цифрах, пока они шли – точнее, мистер Холмс шел, чуть ли не таща ее, – по бесконечному коридору с застеленным ковром полом, с черными телефонами без цифр на полированных столах на равном расстоянии друг от друга и с настенными бра.
Мистер Холмс выудил увесистый золотой ключ, вставил его и открыл дверь. Он вошел внутрь первым, без колебаний. Вошел как человек, входивший во множество номеров в отелях: не обратив внимания на окружающую обстановку, он бросил свою шляпу на стул, даже не посмотрев, где этот стул находится. От дверного проема, где Марджори замерла, как пес, дошедший до конца поводка, была хорошо видна кровать, заправленная белым покрывалом.
– Заходи, малышка, – позвал ее мистер Холмс. Она уже не видела его; он уже не держал ее. И она задалась вопросом, почему она все еще стоит там, где он ее оставил – на пороге номера в отеле, – и не убегает в сторону лифта.
– Нет уж, – смогла выдавить из себя Марджори Кёнегсберг.
И все же она не уходила.
– Что? – Мистер Холмс снова возник перед ней: пиджак снят, галстук ослаблен. В руках он держал стакан воды.
– Я сказала, нет уж, – промямлила Марджори, опустив глаза на роскошный, но слегка грязный, ковер.
– Вот вода.
Мистер Холмс протянул стакан.
Он отступил на шаг. К ней он не притронулся.
– Спасибо.
Марджори с жадностью сделала глоток, но ее горло так сдавило, что она едва проглотила воду. Она стала пить медленнее, маленькими глотками. Не встречаясь глазами с удивленным взглядом мистера Холмса.
Она протянула ему стакан, и их руки соприкоснулись. Его была теплая и липкая; она чувствовала под своей перчаткой жар и сырость там, где выступил пот. Мистер Холмс забрал стакан и присел на небольшой стол прямо за дверью. Затем он взял руку Марджори, которую та никак не могла заставить работать – она просто висела в воздухе неуклюжей, безжизненной вещью. Он снял с нее перчатку и переплел свои пальцы с ее, отчего Марджори до костей пробрала дрожь.
– Ну же давай. Будь ласковой. Я многому могу тебя научить. И у нас еще много времени до проб.
– Но… но пробы будут?
Марджори ощущала отчаяние и изнеможение, словно животное, попавшее лапой в капкан и не знающее, то ли отгрызть лапу, то ли просто сдаться.
– Да, конечно. Пробы будут. Ты что, думаешь, я занимаюсь такими аферами? Раздаю свои визитки с эмблемой «MGM»? Такое никому не сойдет с рук. Пробы будут. Они всегда есть. И ты будешь на высоте. Все, что тебе нужно, это немного расслабиться. А теперь позволь, я помогу тебе расслабиться.
Марджори отступила назад, несмотря на то что ее все еще держал за руку Эйб Холмс. Охотник за талантами. Студия «MGM». Калвер-Сити, Калифорния.
Она сделала еще шаг назад и заколебалась. Она подумала о своих родителях. Она подумала о мистере Карсоне, который первым разглядел ее талант. Она подумала об Ингрид Бергман, об Аве Гарднер, о Вивьен Ли. Она подумала о мисс Тёрнберри. О своей сестре Паулине и ее кривоногом (он, конечно же, должен был быть кривоногим, а еще – скучным) моряке из Невады.
Марджори закрыла глаза и приняла решение. Она сделала еще один шаг. Вперед или назад? Только время могло это показать.
Тем временем внизу, в «Комнате поцелуев» не оказалось режиссера, который бы крикнул: «Снято!» С каждым невнятным объявлением о прибывающем поезде начинался бесконечный монтаж из воссоединений. Печальных и счастливых, искренних и натянутых, скучных и излишне драматичных. Все были актерами: кто-то играл лучше, кто-то хуже.