Место встречи

Тогда инициатива впервые за этот долгий беспорядочный день перешла к Паленову, он распорядился ехать на Дворцовую набережную, наконец-то почувствовав, что бесцельные блуждания благополучно завершились, и сердце его тоскливо и жалобно замерло в ожидании скорой встречи. Михеич-то Михеичем, но ведь была еще Даша… Дядя Миша зашевелился в своем углу и заворчал, но Паленов молча положил на его колено свою ладонь, дескать, ладно, чего уж там…

— Эх, парень, — с тоской сказал дядя Миша Крутов, — человек-то, говорят, не вдруг помирает, а три дня еще чувствует, что вокруг него происходит. А если так, то Михеич ждет меня, небось думает, что я забыл нашу клятву верную, чтоб без всякого зову идти на помощь, если друг в беду попал. А Михеич-то в беде, Михеич-то уходит от нас…

Дядя Миша говорил так, как будто Михеич еще не умер, но должен умереть, и Паленову стало зябко от этой слепой и яростной веры, когда человека ни убедить в чем-то другом, что не соответствовало бы его вере, ни тем более переубедить невозможно.

— Эх, дядя Миша, раз уже умер человек, то он и умер. И ничего не попишешь. Помню, бабушка умерла, так мне сон снился, будто кличет она меня, а я и хотел, да не проснулся. А когда поднялся, она уже окаменела. Я ей: «Бабушка, бабушка!» — а чего уж там бабушка, если холодная она.

— Нет, парень, — возразил дядя Миша, — врешь. Ждет меня Михеич-то.

— Дом-то какой? — не поворачивая головы, спросил шофер.

— А, — сказал дядя Миша, — не все ли равно какой!

Паленов назвал номер дома и указал подъезд. Выйдя из машины, дядя Миша долго шарил по карманам папиросы и, закурив, тотчас же принялся искать ключи, а найдя их, пожаловался:

— Не хочу домой идти. Тесно там, а я сейчас боюсь тесноты. Душно мне.

— Не выдумывайте, дядя Миша.

— Чего уж там выдумывать, когда все так и есть.

Они поднялись на этаж, дядя Миша вставил ключ в замочную скважину, и только было хотел повернуть его, как дверь распахнули и на пороге появилась Даша, одетая в черное платье с ослепительно белым воротничком и такими же манжетами, и это платье — черное с белым — как бы подчеркивало скорбную торжественность момента.

— Где вы шлялись-то?

Дядя Миша даже опешил: ему вообще в этот вечер мерещилось.

— А ты откуда знаешь?

— О господи… Я ждала вас.

— А, — только и сказал дядя Миша, подставив для поцелуя ставшую за день колючей щеку. Даша мельком чмокнула, и дядя Миша вошел в прихожую и тотчас скрылся в своей комнате.

— Вот как все печально. — Даша быстро оглядела Паленова и удивилась, что за это короткое лето он успел измениться, последние мальчишеские следы как будто бы стерлись с лица, и оно сразу стало крупнее, а вместе с тем и мужественнее. Она прижалась к его плечу, постояла так. — Господи, Саня, как же это так? Михеич-то…

— Мы только сегодня об этом узнали.

— Все только сегодня узнали… — тихо сказала Даша и всхлипнула по-бабьи: — Горе-то какое, Саня… А я все равно рада, что ты приехал.

Она приняла у него бескозырку, повесила на вешалку, подтолкнула к ванной комнате, дескать, умойся с дороги, а сама быстро ушла. Паленов закрыл за собою дверь на щеколду, сел на табуретку и, невольно улыбаясь, закрыл лицо ладонями. Он ждал эту встречу, но даже в самых смелых мыслях не мог представить себе, что она будет такой родной. Он долго плескался под краном, снял голландку и тельняшку, как бы стараясь смыть с себя то радостное ощущение полноты жизни, которое так не вязалось со всей обстановкой и могло оскорбить дядю Мишу. Он посмотрел на себя в зеркало и, увидев хмельные от счастья глаза, опять сунул голову под кран и держал ее под струей, пока не заломило в затылке и висках.

В кухне уже собрались все Крутовы и ждали его, и оттого, что все невольно посмотрели на него, когда он вошел, ему до обидного стало неловко, и он растерянно и стыдливо провел руками по бокам, ища карманы и пытаясь спрятать в них руки.

— Ладно тебе, — сказал дядя Миша, — приехали на похороны, а ты невесту из себя строишь. Садись вот, ешь.

— Да я не строю… — совсем смутился Паленов.

— Саня, — позвала Даша, — иди сюда и не обращай внимания на деда. Ты мой гость.

— А мы, между прочим, не в гости ехали, — обиделся дядя Миша.

— Хватит вам мелочиться-то, — подал голос Крутов-младший. — Ты, отец, и ты, Даша, будьте же в конце концов благоразумными.

— Откуда же ей быть благоразумной, если она по каждому пустяку собачится с дедом?

— Отец, да ведь это же квартира, дом мой, а не верхняя палуба твоего крейсера!

— Жаль, — сказал Крутов-старший. — На крейсере бы я тебе быстро укорот нашел.

Дядя Миша сварливо-мелочно придирался к каждому пустяку, словно находил в этом удовольствие, и если ему говорили — бело, то он отвечал — черно, и если — черно, то начинал утверждать — бело, все его раздражало, и все ему было немило, и Паленов, повидав Дашу и сразу успокоясь, уже жалел, что не послушался дядю Мишу и не пустил его в Кронштадт. Но скоро дядя Миша устал кобениться и спорить — домашние, видимо, знали, что он должен перекипеть, выплеснуть из себя пену и только после этого успокоится, — решительно спросил: