Метафизика труб

В гостиных встречаешь людей, которые громко хвалятся вслух тем, что они лишены того или иного удовольствия в течение 25 лет. Встречаются также блистательные идиоты, которые прославляют себя за это, что никогда не слушают музыку, никогда не открывают книгу, не ходят в кино. Есть и такие, которые пытаются снискать восхищение своим полным целомудрием. Им очень нужно потешить этим свое тщеславие: больше им нечем будет довольствоваться в жизни.

Установив мою личность, белый шоколад подарил мне и память: начиная с февраля 1970 года я помню все. Зачем вспоминать о том, что не связано с удовольствием? Воспоминание - один из самых необходимых союзников сладострастия.

Смелое утверждение - "я помню все" - не имеет шансов, чтобы ему кто-нибудь поверил. Это не важно. Поскольку речь идет о фактах, которые не проверишь, я не вижу смысла заслуживать доверия.

Конечно, я не помню забот моих родителей, их разговоров с друзьями и т.д. Но я ничего не забыла из того, что этого заслуживало: зелень озера, где я научилась плавать, запах сада, вкус сливовой наливки, попробованной втайне, и другие интеллектуальные открытия.

До белого шоколада я не помню ничего: я должна довериться свидетельствам моих близких, интерпретированным мною. В дальнейшем, информация идет из первых рук, тех самых, которые пишут.

Я стала ребенком, о котором мечтают все родители: одновременно тихим и шустрым, молчаливым и присутствующим, забавным и размышляющим, энтузиастом и метафизиком, послушным и самостоятельным.

Впрочем, моя бабушка и ее сладости гостили в Японии только месяц: этого было достаточно. Удовольствие побудило меня к действиям. Мои отец и мать вздохнули с облегчением: после овоща, которого они имели в течение двух лет и бешеного зверя за полгода, наконец, они имели что-то более-менее нормальное. Меня начали называть по имени.

Прибегая к известному выражению, необходимо было наверстать потерянное время (я не считала его потерянным): в два с половиной года человек должен ходить и говорить. Я начала с ходьбы согласно обыкновению. Ничего необычного в этом не было: встать на ноги, чуть не упасть вперед, удержаться одной ногой, потом произвести танцевальный шаг другой ногой.

Ходить было очень полезно. Это позволяло двигаться вперед и видеть пейзаж лучше, чем на четвереньках. А кто сказал "ходить", сказал и "бегать": бег был баснословной находкой, которая делала возможным бегство. Можно было завладеть запретной вещью и умчаться, унося ее в укромное место, никем незамеченной. Способность бегать позволяло оставлять безнаказанными предосудительные поступки. "Бегать" - было глаголом бандитов с большой дороги и всех героев.

Проблема речи была в выборе: какой объект выбрать первым? Я могла бы выбрать такое необходимое слово, как "засахаренный каштан" или "пипи", или же такое красивое название, как "шина" или "скотч", но этим можно было задеть чувствительность. Взрослые - натуры обидчивые: им необходимо все классическое для осознания собственной значимости. А я не хотела, чтобы мне делали замечания.

И я приняла блаженный и торжественный вид и, в первый раз, воспроизвела звуки, которые были в моей голове:

- Мама!

Материнский экстаз.

А поскольку нельзя было никого обижать, я поспешила добавить:

- Папа!

Умиление отца. Родители накинулись на меня и покрыли поцелуями. Я подумала, что они совсем не сложные. Они были бы менее восхищены и обрадованы, если бы я начала говорить, произнося: "Для кого эти змеи, что шипят на ваших головах?", или E=mc2 . Можно было подумать, что они сомневались в собственной личности: они не были уверены в том, что они "папа" и "мама"? Казалось, им было необходимо, чтобы я им это подтвердила.

Я поздравила себя с выбором: зачем идти по сложному пути, если можно выбрать простой? Никакое другое слово не могло бы настолько удовлетворить моих родителей. Теперь, когда я выполнила свой долг вежливости, я могла посвятить себя искусству и философии: выбор третьего слова был более привлекателен, поскольку мне приходилось учитывать только качественные критерии. Эта свобода опьяняла настолько, что я была в затруднении: я потратила уйму времени, чтобы произнести свое третье слово. Мои родители были только польщены этим: "Ей необходимо было только назвать нас. Это было важнее всего".

Они не знали, что про себя я говорила уже давно. Но правда в том, что произнести слова вслух это совсем другое, это придает произнесенному слову исключительную значимость. Чувствуешь, что слово взволновано, что оно чувствует признательность за то, что ему платят долг, и что его чествуют. Воспроизвести слово "банан", значит воздать бананам должное на века.