Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе

За всеми этими хлопотами легко не заметить, что acting out анализанта, адресованный лично аналитику, который действительно способен в анализе оступиться, представляет собой скорее реакцию на аналитический процесс в целом. В этом смысле он не имеет ни положительного, ни отрицательного знака и может указывать как на то, что аналитическая нить ослабла, так и, напротив, на то, что она сменила вектор натяжения и увлекла субъекта в новые для него сферы.

Хорошо известно, к примеру, что невротик навязчивого типа в случае успешного анализа ближе к его завершению нередко обнаруживает себя в ситуациях, ранее тщательно им избегаемых. Скажем, давно находящийся в анализе субъект, навязчиво проверяющий замок своей входной двери изнутри, уходя из дому, начинает забывать запереть его даже снаружи, а брезгливый нозофоб, дезинфицирующий любые поверхности, вдруг обнаруживает себя с наслаждением доедающим десерт за своей женой. Аналитик без труда распознает в подобных эксцессах реализацию анализантом своего очевидного с самого начала желания, которому якобы препятствовал симптом. Соблазненный этой мнимой очевидностью специалист не замечает, что желания, с которым он столкнулся, до аналитического вмешательства просто не существовало. На короткое время возникшее в ответ на это вмешательство в качестве особого свидетельства аналитического прогресса, оно связано не с чем иным, как с бурной реакцией субъекта на появление в бессознательном нового элемента, который анализ с собой привносит.

Но если роль acting out’а подобного типа в анализе столь очевидна, почему она не была замечена ранее? Ответ на этот вопрос лежит в плоскости представлений о применении психоанализа. Фрейдовская зачарованность анализом как продуктом его собственного желания разложилась в дальнейшем на множество самых противоречивых суждений о его предназначении. Став общественным фантазмом, даже в академическом своем изводе анализ по-прежнему воспринимается пластырем, душевным эликсиром от любых психических неудобств. Даже сегодня в среде специалистов, включая вакцинированных лакановским скепсисом, в число рекомендованных к аналитическому попечению расстройств довольно произвольно включают фобии, депрессии, дурные привычки и аддикции, разнообразные индивидуальные особенности, в работе с которыми у анализа нет никаких преимуществ в сравнении с любым другим видом психотерапии – любой из них может быть с успехом заменен. И поныне самые последовательные апологеты аналитического метода нередко ведут себя так, будто за всеми свойствами и реакциями субъекта стоит некий бессознательный конфликт, а значит, все они «анализабельны».

Предупредительный залп по этому расхожему мнению Лакан совершает довольно рано к недоумению публики, включая самых преданных его последователей. Попытка Лакана разделить речь субъекта (в том числе в анализе) на «пустую» и «полную» до сих пор не нашла признания даже в среде лаканистов, а чтение соответствующих фрагментов семинара у многих вызывает смущение как нечто не вполне уместное и косвенно вносящее в аналитическую ситуацию элемент цензуры. Тем не менее придать такому разделению смысл позволяет опора на более фундаментальное различие, которое обнаруживается там, где речь субъекта уступает некоему следу в бессознательном, оставленному процессом сексуации, – определенного рода дискурсу. Немыслимо, что последний работает бесперебойно и сказывается в любой речи. Точно так же немыслимо полагать, что предметом анализа должны быть все психические неурядицы субъекта.

Образ анализанта в виде привносимой им в анализ суммы представлений о собственных недостатках есть производное, отсвет более раннего желания Фрейда, сформировавшегося как реакция на сугубо медикалистскую повестку, которая предписывает работать с симптомом как с тем, на что субъект способен указать самостоятельно. Этой узкой и обманчивой перспективе Фрейд противопоставляет метод, рассматривающий историю желания во всей полноте.

Однако при всей его амбициозности желание Фрейда еще не было «желанием аналитика». Замыслив практику, оперирующую психическим аппаратом в целом, Фрейд подобно любому желающему субъекту стал заложником означающих, которые подталкивали его применить анализ, направленный на желание, и ко всем иным психическим проявлениям анализанта. Отсюда родилось представление о так называемой полной проработке, преодолеть которое психоаналитическому сообществу не удается по сей день.

Должно ли желание аналитика стремиться к полной и всесторонней проработке так называемого невроза? Хотя анализ имеет дело с предполагаемой синхронией психических процессов, при описании которой нет нужды прибегать к архаичным философским категориям «целого», из реальности желания аналитика не следует выводить необходимость реагировать на каждый из них в отдельности. Желание аналитика производит анализ там, где проявления второй сексуации выходят в речи анализанта на передний план.