Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе

Оригинальность лакановского подхода состоит в преодолении догмы, усвоенной аналитиками под влиянием кляйнианства, согласно которой если в анализе что-то происходит, то лишь благодаря изменениям в отношениях невротика с его объектом. С одной стороны, действительно, ближе к завершению аналитического процесса субъект испытывает разочарование, поскольку объект, встречи с которым он страстно жаждал, но откладывал, тем самым вступая с ним в своего рода тайный сговор, оказывается как будто обесценен. С другой – объясняется это не тем, что проанализированный объект лишается очарования таинственности и запретности, а тем, что его обсценность, которой субъект так дорожил, в ходе анализа подвергается инструментализации, а его собственная роль низводится до чисто педагогической. Это открытие и позволяет субъекту завершить свой анализ, поскольку исчерпывает задачу, составляющую основу его невроза. Именно в анализе со всей очевидностью обнаруживается, что сущность второй сексуации состоит в педагогике желания. Невротик, выучивший уроки сексуации полом, требует, чтобы другой демонстрировал специфический способ желать, что и делает невроз постоянной и устойчивой практикой, приобретающей характер условно-профессиональной деятельности.

В быту этот аспект невроза навязчивости нередко предстает прикрытым, но при этом ярко выражается именно аналитически, чему, со своей стороны, способствует задействование в аналитическом акте новых сексуационных рубежей отцовской метафоры. С анализом истерика, как было показано в предыдущих главах, все обстоит противоположным образом: даже при самых выраженных и разнообразных симптомах не вполне очевидно (и для него самого, и для аналитика), что именно он в анализе делает, а все признаки присутствия этой метафоры в аналитическом процессе он встречает скорее враждебно. Тем не менее педагогическое намерение в деятельности истерика проявляется весьма отчетливо – при благоприятных социальных или политических обстоятельствах он выражает открытое недовольство тем, как другой субъект пользуется своим желанием, требуя от него трансгрессии, преодоления предположительно меркантильных интересов. Иными словами, он ждет подвига, подтверждения готовности генитального мужчины поступиться привычным способом отправления желания, что налагает характерный отпечаток на все начинания истерического субъекта, включая публичные – будет то активизм или практики самосовершенствования.

Сказанное позволяет уточнить роль объекта в неврозе, найти ему надлежащее структурное место. Жесты, совершаемые невротиком в отношении своего объекта, – идет ли речь о буридановом колебании обсессика, не уверенного, что прикосновение к одному из двух идентичных объектов его не обесчестит, или об истерическом последовательном отбрасывании объектов как равно негодных – при всей их хаотичности складываются в стройную стратегию, нацеленную на то, чтобы подтолкнуть другого к продвижению в способе желать. В самом общем смысле эта задача оказывается настолько близка к аналитической, что структурно различимыми они становятся лишь в регистре требования, в котором невротик непременно выкажет нетерпеливую заинтересованность, зачастую неотличимую от той, что свойственна и некоторым аналитикам.

Подобное сходство должно было бы поколебать убежденность многих специалистов в том, что смешение их профессиональной позиции с невротической полностью исключено. На деле их вера покоится вовсе не на строгом понимании природы аналитического вмешательства, а на той метапозиции, которую обеспечивает им причастность к делу наставничества и помощи. В этом смысле легитимация аналитиков то и дело оказывается внеаналитической, а отличать желание, лежащее в основе их вмешательства, от педагогического желания по образцу второй сексуации приходится исключительно на глаз. Сколь бы легко это различие ни устанавливалось на практике, удовлетворять критериям теоретической достоверности оно не может. Необходима более прочная основа, позволяющая дифференцировать желание аналитика от требования, которое поддерживает позицию невротического субъекта.

Следует дополнить истерическую стратегию, рассмотренную в предыдущих главах, аналогичными примерами, иллюстрирующими положение невротика навязчивости.