Метамодерн в музыке и вокруг нее

Возвращение песни напрямую связано с возвращением тональности: «Песня впевается в „свое“. Тоника в ней главенствует не просто в качестве знака начала и конца (это само собой), а еще и в роли бесокнечно-окончательного Начала. Поэтому тоника многократно повторяется, и чем неуклонней ее явление, тем радостнее, светлее, гимничнее песня. Песне присуща тональная экзальтация»[321].

Песня возвращается не только в прямом виде – вокальном, но и в подразумеваемом – инструментальном: этот жанр был открыт Феликсом Мендельсоном в его Песнях без слов. Новые метамодерные песни, однако, куда более радикальны и «убоги».

Возвращение песни было провозглашено еще Кейджем в Лекции о ничто. Вот ее финал: «…У каждого… есть хоть одна песня… которая на самом деле – даже не песня: суть в самом процессе пения. Ведь если ты поешь, тына своем месте»[322].

Песней эпохи метамодерна уже не правит слово. Слово, стоявшее во главе угла композиторских поисков начиная с флорентийской камераты, в метамодернистской песне отступает, превращаясь в орнамент. Орнамент, однако, не звуковой, а смысловой: слово как бы задает рамку, внутри которой будет разворачиваться самоценный музыкальный поток.

Этот тип песни требует не столько внимательного слушания музыки как «сообщения» композитора, сколько пребывания в ней как в неделимом бытии.

Новая мелодия – это новая песня, и песня сегодня становится главным жанром.

Для академической музыки метамодерн открылся тремя песнями – абсолютно непохожими друг на друга, равноудаленными каждая от каждой: это Тихая песня (любая из цикла) Валентина Сильвестрова, Песня колхозника о Москве Леонида Десятникова и (как бы не-песня, но всё же она) Canto ostinato Симеона тен Хольта.

Сентиментальный минимализм

Аффект метамодерна – это трип, и к поэтике трипа восходят многие академические и неакадемические музыкальные практики. Метамодерному субъекту нужен не рассказ, а ритуал, не история, а состояние, не драматургия, а трип. Flow. Минимализм как музыка постепенных процессов, как музыка статики, музыка эйфории от бесконечных повторений становится сегодня единственным ответом на информационную травму, единственной музыкой, возможной в посттравматическую эпоху, потому что минимализм – это великое утешение.

Минимализм – художественное направление, возникшее в 60-е годы в Америке сначала в визуальных искусствах: его представляли художники и архитекторы Дональд Джадд, Дэн Флавин, Ричард Серра, Роберт Моррис, Карл Андре. Чуть позже он воплощается и в музыке: первым минималистским сочинением считается In C Терри Райли (1964), за ним следуют опусы Стива Райха, основанные на фазовом сдвиге. В музыке минимализм чаще всего связан с репетитивной техникой, хотя эти понятия не синонимичны. Минимализм может быть трактован широко, репетитивность же – это собственно композиторская техника, построенная на повторении паттернов: небольших фрагментов, микроэлементов музыкального текста.

Американский минималист Терри Райли говорил «вещи звучат по-другому, если вы их слышите больше одного раза». Минимализм – непрерывная иллюстрация этого принципа: долгое повторение меняет качество материала, и, что еще важнее, качество слушания музыки и даже самого ее слушателя, который теперь не столько воспринимает звучащий музыкальный текст, сколько ощущает себя существующим в нем.

Минимализм – это музыка одновременно самая заметная и самая незаметная, можно погрузиться в нее полностью (и это погружение будет более глубоким, чем самое внимательное интеллектуальное слушание не-минималистической музыки), а можно вообще игнорируя ее сосредотачиваться на другом.

Именно поэтому, родившийся в 1960-е годы как противопоставление серийной музыке и, шире, техникоцентристских «музык» послевоенного авангарда, минимализм сегодня не только не утратил своего значения, но, кажется, все продолжает расцвечиваться новыми гранями и набирать обороты.

кризис идеи развития