Метаморфозы

        Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась?

        Выбрав этот рассказ — немногим известную басню —

        Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала:

55   «Жили Пирам и Фисба; он всех был юношей краше,

        Предпочтена и она всем девам была на Востоке.

        Смежны их были дома, где город, согласно преданью,

        Семирамида стеной окружила кирпичной когда-то.

        Так знакомство меж них и сближенье пошли от соседства.

60   С годами крепла любовь; и настала б законная свадьба,

        Если б не мать и отец; одного запретить не умели, —

        Чтобы в плену у любви их души пылать перестали.

        Нет сообщников им; беседуют знаком, поклоном;

        Чем они больше таят, тем глубже таимое пламя.

65   Образовалась в стене меж домами, обоим семействам

        Общей, тонкая щель со времени самой постройки.

        Этот порок, никому за много веков не заметный, —

        Что не приметит любовь? — влюбленные, вы увидали.

        Голосу дали вы путь, и нежные ваши признанья

70   Шепотом, слышным едва, безопасно до вас доходили.

        Часто стояли: Пирам — по ту сторону, Фисба — по эту.

        Поочередно ловя дыхание уст, говорили:

        «Как же завистлива ты, о стена, что мешаешь влюбленным!

        Что бы тебе разойтись и дать нам слиться всем телом, —

75   Если ж о многом прошу, позволь хоть дарить поцелуи!

        Мы благодарны, за то у тебя мы в долгу, признаемся,

        Что позволяешь словам доходить до милого слуха!»

        Тщетно, на разных местах, такие слова повторивши,

        К ночи сказали «прости!» и стене, разобщенные ею,

80   Дали они поцелуй, насквозь не могущий проникнуть.

        Вот наступила заря и огни отстранила ночные,

        Солнце росу на траве лучами уже осушило,

        В месте обычном сошлись. И на многое шепотом тихим

        В горе своем попеняв, решили, что ночью безмолвной,

85   Стражей дозор обманув, из дверей попытаются выйти

        И что, из дома бежав, городские покинут пределы;

        А чтобы им не блуждать по равнине обширной, сойдутся

        Там, где Нин[161] погребен, и спрячутся возле, под тенью

        Дерева. Дерево то — шелковицей высокою было:

90   Все в белоснежных плодах, а рядом ручей был студеный.

        Нравится им уговор, и кажется медленным вечер.

        В воды уж свет погружен, из них ночь новая вышла.

        Ловкая Фисба меж тем отомкнула дверную задвижку,

        Вышла, своих обманув, с лицом закутанным; вскоре

95   И до могилы дошла и под сказанным деревом села.

        Смелой была от любви. Но вот появляется с мордой

        В пене кровавой, быков терзавшая только что, львица —

        Жажду свою утолить из источников ближнего хочет.

        Издали в свете луны ее вавилонянка Фисба

100 Видит, и к темной бежит пещере дрожащей стопою,

        И на бегу со спины соскользнувший покров оставляет.

        Львица, жажду меж тем утолив изобильной водою,

        В лес возвращаясь, нашла не Фисбу, а наземь упавший

        Тонкий покров и его растерзала кровавою пастью.

105 Вышедши позже, следы на поверхности пыли увидел

        Львиные юный Пирам и лицом стал бледен смертельно;

        А как одежду нашел, обагренную пятнами крови, —

        «Вместе сегодня двоих, — говорит, — ночь губит влюбленных,

        Но из обоих она достойней была долголетья!

110 Мне же во зло моя жизнь. И тебя погубил я, бедняжка,

        В полные страха места приказав тебе ночью явиться.

        Первым же сам не пришел. Мое разорвите же тело,

        Эту проклятую плоть уничтожьте свирепым укусом,

        Львы, которые здесь, под скалою, в укрытье живете!

115 Но ведь один только трус быть хочет убитым!» И Фисбы

        Взяв покрывало, его под тень шелковицы уносит.

        Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы, —

        «Ныне прими, — он сказал, — и моей ты крови потоки!»

        Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было,

120 И, умирая, извлек тотчас из раны палящей.

        Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила, —

        Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно

        Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая,

        Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает.

125 Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства,

        Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью,

        Ярко-багряным налил висящие ягоды соком.

        Вот, — хоть в испуге еще, — чтоб не был любимый обманут,

        Фисба вернулась; душой и очами юношу ищет,

130 Хочет поведать, какой избежала опасности страшной.

        Местность тотчас узнав, и ручей, и дерево рядом,

        Цветом плодов смущена, не знает: уж дерево то ли?

        Вдруг увидала: биясь о кровавую землю, трепещет

        Тело, назад отступила она, и букса бледнее

135 Стала лицом, и, страха полна, взволновалась, как море,

        Если поверхность его зашевелит дыхание ветра.

        Но лишь, помедлив, она любимого друга признала, —

        Грудь, недостойную мук, потрясла громогласным рыданьем,

        Волосы рвать начала, и, обнявши любимое тело,

140 К ранам прибавила плач, и кровь со слезами смешала,

        И, ледяное лицо ему беспрерывно целуя, —

        «О! — восклицала, — Пирам, каким унесен ты несчастьем?

        Фисбе откликнись, Пирам: тебя твоя милая Фисба

        Кличет! Меня ты услышь! Подними свою голову, милый!»

145 Имя ее услыхав, уже отягченные смертью

        Очи поднял Пирам, но тотчас закрылись зеницы.

        А как признала она покрывало, когда увидала

        Ножны пустыми, — «Своей, — говорит, — ты рукой и любовью,

        Бедный, погублен. Но знай, твоим мои не уступят

150 В силе рука и любовь: нанести они рану сумеют.

        Вслед за погибшим пойду, несчастливица, я, и причина

        Смерти твоей и спутница. Ах, лишь смертью похищен