Метаморфозы

        Мог бы ты быть у меня, но не будешь похищен и смертью!

        Все же последнюю к вам, — о слишком несчастные ныне

155 Мать и отец, и его и мои, — обращаю я просьбу:

        Тех, кто любовью прямой и часом связан последним,

        Не откажите, молю, положить в могиле единой!

        Ты же, о дерево, ты, покрывшее ныне ветвями

        Горестный прах одного, как вскоре двоих ты покроешь,

160 Знаки убийства храни, твои пусть скорбны и темны

        Ягоды будут вовек — двуединой погибели память!»

        Молвила и, острие себе в самое сердце нацелив,

        Грудью упала на меч, еще от убийства горячий.

        Все ж ее просьба дошла до богов, до родителей тоже.

165 У шелковицы с тех пор плоды, созревая, чернеют;

        Их же останков зола в одной успокоилась урне».

        Смолкла. Краткий затем наступил перерыв. Левконоя

        Стала потом говорить; и, безмолвствуя, слушали сестры.

        «Даже и Солнце, чей свет лучезарный вселенною правит,

170 Было в плену у любви: про любовь вам поведаю Солнца.

        Первым, — преданье гласит, — любодейство Венеры и Марса

        Солнечный бог увидал. Из богов все видит он первым!

        Виденным был удручен и Юноной рожденному мужу

        Брачные плутни четы показал и место их плутен.

175 Дух у Вулкана упал, из правой руки и работа

        Выпала. Тотчас же он незаметные медные цепи,

        Сети и петли, — чтоб их обманутый взор не увидел, —

        Выковал. С делом его не сравнятся тончайшие нити,

        Даже и ткань паука, что с балок под кровлей свисает.

180 Делает так, чтоб они при ничтожнейшем прикосновенье

        Пасть могли, и вокруг размещает их ловко над ложем.

        Только в единый альков проникли жена и любовник,

        Тотчас искусством его и невиданным петель устройством

        Пойманы в сетку они, средь самых объятий попались!

185 Лемний[162] вмиг распахнул костяные точеные створы

        И созывает богов. А любовники в сети лежали

        Срамно. Один из богов, не печалясь нимало, желает

        Срама такого же сам! Олимпийцы смеялись, и долго

        Был этот случай потом любимым на небе рассказом.

190 За указанье четы Киферея[163] ответила местью

        И уязвила того, кто их тайную страсть обнаружил,

        Страстью такой же. К чему, о рожденный от Гипериона,[164]

        Ныне тебе красота, и румянец, и свет лучезарный?

        Ты, опаляющий всю огнем пламенеющим землю,

195 Новым огнем запылал; ты, все долженствующий видеть,

        На Левкотою[165] глядишь: не на мир, а на девушку только

        Взор направляешь теперь; и то по восточному небу

        Раньше восходишь, а то и поздний погружаешься в воды, —

        Залюбовавшись красой, удлиняешь ты зимние ночи.

200 Часто тебя не видать, — переходит душевная мука

        В очи твои; затемнен, сердца устрашаешь ты смертных.

        И хоть не застит твой лик луна, которая ближе

        К землям, — ты побледнел: у тебя от любви эта бледность.

        Любишь ее лишь одну. Тебя ни Климена, ни Рода[166]

205 Уж не пленят, ни красавица мать Цирцеи Ээйской,[167]

        Ни твоего, — хоть ее ты отверг, — так желавшая ложа

        Клития[168], в сердце как раз в то время носившая рану

        Тяжкую. Многих одна Левкотоя затмила соперниц,

        Дочь Эвриномы, красы того дальнего края, откуда

210 Благоуханья везут. Когда ж дочь взрослою стала, —

        Как ее мать — остальных, так она свою мать победила.

        Ахеменеевых царь городов[169] был отец ее, Орхам,

        Происходил в поколенье седьмом он от древнего Бела[170].

        Солнечных коней луга под небом лежат гесперийским.

215 Пищей — амброзия им, не трава; их усталые члены

        После работы дневной для трудов она вновь подкрепляет.

        Вот, между тем как они луговины небесные щиплют

        И исполняется ночь, бог входит в желанную спальню,

        Матери образ приняв, Эвриномы, и там Левкотою

220 Видит, как та при огне — а с нею двенадцать служанок —

        Тонкую пряжу ведет, точеным крутя веретенцем.

        По-матерински, войдя, целует он милую дочку, —

        «Тайное дело у нас, — говорит, — уйдите, служанки,

        Право у матери есть с глазу на глаз беседовать с дочкой».

        Повиновались. А бог, без свидетелей в спальне оставшись, —

225 «Я — тот самый, — сказал, — кто длящийся год измеряет,

        Зрящий все и которым земля становится зряча, —

        Око мира. Поверь, тебя я люблю!» Испугалась

        Девушка; веретено и гребень из рук ослабевших

230 Выпали; страх — ее украшал, и бог не помедлил,

        Истинный принял он вид и блеск возвратил свой обычный.

        Дева же, хоть и была нежданным испугана видом,

        Блеску его покорясь, без жалоб стерпела насилье.

        В Клитии ж — зависть кипит: давно необузданной страстью

235 К Солнцу пылала она, на любовницу гневаясь бога,

        Всем рассказала про грех и, расславив, отцу объявила.

        Немилосерден отец и грозен: молящую слезно,

        Руки простершую вверх к сиянию Солнца, — «Он силой

        Взял против воли любовь!» — говорившую в горе, жестокий

240 В землю глубоко зарыл и холм насыпал песчаный.

        Гелиос быстро тот холм рассеял лучами и выход

        Сделал тебе, чтоб могла ты выставить лик погребенный.

        Но не могла уже ты, задавленной грузом песчаным,

        Нимфа, поднять головы и трупом лежала бескровным.

245 И ничего, говорят, крылатых коней управитель

        В мире печальней не зрел, — один лишь пожар Фаэтона.

        Силой лучей между тем оживить охладелое тело

        Все же пытается бог — вернуть теплоту, коль возможно!

        Но увидав, что судьба противится этим попыткам,

250 Нектаром он окропил благовонным и тело и место