Метаморфозы

        Столь была гнева полна, — Сатурново семя, Юнона.

        Только вошла, и порог застонал, придавлен священным

        Грузом, три пасти свои к ней вытянул Цербер и трижды

450 Кряду брехнул. А она призывает сестер,[182] порожденных

        Ночью, суровых богинь, милосердия чуждых от века.

        Те у тюремных дверей, запертых адамантом[183], сидели,

        Гребнем черных гадюк все три из волос выбирали.

        Только узнали ее меж теней в темноте преисподней,

455 Встали богини тотчас. То место зловещим зовется.

        Титий свое подвергал нутро растерзанью, на девять

        Пашен растянут он был. А ты не захватывал, Тантал,

        Капли воды; к тебе наклонясь, отстранялися ветви.

        На гору камень, Сизиф, толкаешь — он катится книзу.

460 Вертится там Иксион за собой, от себя убегая;[184]

        И замышлявшие смерть двоюродных братьев Белиды

        Возобновляют весь век — чтоб снова утратить их — струи.

        После того как на них взглянула Сатурния злобным

        Взором, раньше других увидав Иксиона и кинув

465 Взгляд на Сизифа опять, — «Почему лишь один он из братьев

        Терпит бессрочную казнь, Атамант же надменный, — сказала, —

        Знатным дворцом осенен? — а не он ли с женой презирали

        Вечно меня?» Объясняет свой гнев и приход, открывает

        И пожеланье свое. А желала, чтоб рушился Кадма

470 Царственный дом, чтобы в грех Атаманта впутали сестры.

        Власть, обещанья, мольбы — все сливает она воедино

        И убеждает богинь. Едва лишь сказала Юнона

        Так, — Тисифона власы, неприбрана, тотчас встряхнула

        Белые и ото рта нависших откинула гадин

475 И отвечала: «Тут нет нужды в околичностях долгих:

        Все, что прикажешь, считай совершенным. Немилое царство

        Брось же скорей и вернись в небесный прекраснейший воздух».

        Радостно та в небеса возвратилась. Ее перед входом

        Чистой росой Таумантова дочь, Ирида, умыла;

480 А Тисифона, тотчас — жестокая — смоченный кровью

        Факел рукою зажав, и еще не просохший, кровавый

        Плащ надела и вот, змеей извитой подвязавшись,

        Из дому вышла. При ней Рыдание спутником было,

        Смертный Ужас, и Страх, и Безумье с испуганным ликом.

485 Вот у порога она: косяки эолийские — молвят —

        Затрепетали, бледны вдруг стали кленовые створы,

        Солнце бежало тех мест. Чудесами испугана Ино,

        В ужасе и Атамант. Готовились из дому выйти, —

        Выход Эриния им заступила зловещей преградой:

490 Руки она развела, узлами гадюк обвитые,

        Вскинула волосы, змей потревожила, те зашипели.

        Часть их лежит на плечах, другие, спустившись по груди,

        Свист издают, извергают свой яд, языками мелькают.

        Из середины волос двух змей она вырвала тотчас

495 И, в смертоносной руке их зажав, метнула. У Ино

        И Атаманта они по груди заползали обе,

        Мрачные помыслы в них возбуждая. Но тела не ранят

        Вовсе: одна лишь душа уколы жестокие чует.

        Также с собой принесла и ужасного жидкого яду,

500 Пены из Цербера уст и отравы из пасти Ехидны,

        И заблужденье ума, и слепого забывчивость духа,

        И преступленье, и плач, и свирепость, и тягу к убийству.

        Все это перетерев и свежею кровью разбавив,

        В медном сварила котле, зеленой мешая цикутой.

505 Перепугались они, а богиня неистовый яд свой

        В грудь им обоим влила и глубоко сердца возмутила.

        Ровным движеньем потом раскачивать стала свой факел,

        Двигая быстро его и огнями огни догоняя.

        Так, исполнив приказ, с победой в пустынное царство

510 Дита она отошла и змею на себе развязала.

        Миг, — и уже Эолид, в серединном беснуясь покое,

        Кличет: «Эй, други, скорей растяните-ка по лесу сети!

        Только что видел я тут при двух детенышах львицу!»

        И, как за зверем, бежит по следам супруги, безумец,

515 И с материнской груди младенца Леарха, который

        Ручки, смеясь, протянул, хватает; и дважды и трижды,

        Словно пращу закрутив, разбивает, жестокий, о камень

        Личико детское. Тут, наконец, и мать заметалась, —

        Мука ль причиной была иль разлитие яда, но только

520 Взвыла она, вне себя, и, власы распустив, побежала.

        И, унося, Меликерт, тебя на руках обнаженных, —

        «Вакх, эвоэ!» — голосит. При имени Вакха Юнона

        Захохотала: «Тебе пусть поможет, — сказала, — питомец!»

        В море свисает скала; из-под низу ее размывают

525 Волны; она от дождей защищает прикрытую заводь;

        Вверх выдается, челом протянувшись в открытое море.

        Ино вбежала туда, — ей безумие придало силу, —

        И со скалы в глубину, забыв о каком-либо страхе,

        Бросилась с ношей своей. Сотрясенные вспенились воды.

530 Тронута внучки меж тем незаслуженным горем, Венера

        К дяде ласкается так: «Нептун, о вод повелитель,

        Первое после небес имеющий в мире державство, —

        Просьба моя велика, но близких моих пожалей ты,

        Что у тебя на глазах в ионийскую кинулись бездну!

535 К моря богам их причти, — если только любезна я морю,

        Если в божественной я глубине в дни оные сгустком

        Пены была и от ней сохраняю по-гречески имя!»[185]

        Внял молящей Нептун и все, что в них смертного было,

        Отнял, взамен даровав могущество им и величье.

540 Он одновременно им обновил и наружность и имя:

        Богом он стал Палемоном, а мать Левкотеей богиней.

        Сколько достало их сил, за ней из Сидона подруги

        Шли и у края скалы след ног увидали недавний,

        В смерти ж ее убедясь, о доме Кадмеида плакать

545 Стали, в ладони бия, себе волосы рвали и платья.

        Несправедливость хуля и чрезмерную злобу Юноны