Вниз настилает листвы и в воде произросшие тростья
И возлагает на них главу Форкиниды[194]
Медузы.Каждый росток молодой с еще не скудеющим соком,
Яд чудовища впив, мгновенно становится камнем;
Нимфы морские, дивясь, испытуют чудесное дело
Тотчас на многих стеблях, — и сами, того достигая,
Рады, и вот семена все обильнее в воду бросают.
Так и осталось досель у кораллов природное свойство:
Что было в море лозой, над водою становится камнем.
Трем божествам он три алтаря устроил из дерна:
Левый, Меркурий, тебе, а правый — воинственной деве,[195]
Средний Юпитеру в честь. Минерве заклали телицу,
И не замедля, тотчас Андромеду — награду за подвиг —
Он без приданого взял: потрясают Амур с Гименеем
Светочи свадьбы, огни благовоньем насыщены щедро,
С кровель цветов плетеницы висят, и лиры повсюду,
В доме распахнуты все половины дверные, и настежь
Атрий открыт золотой, и на царский, в прекрасном убранстве,
Пышно устроенный пир кефенская знать прибывает.
С трапезой кончив, когда дарами щедрого Вакха
Доблестью мог отрубить главу, чьи волосы — змеи».
И повествует Персей, что лежит под холодным Атлантом
Место одно, а его защищает скалистая глыба
И что в проходе к нему обитают тройничные сестры,
Как он, хитро, изловчась, при его передаче, тихонько
Руку подсунул свою, овладел тем глазом; и скалы,
Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,
К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине
Что обратились в кремень, едва увидали Медузу;
Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным
Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы;
Тяжким как пользуясь сном, и ее и гадюк охватившим,
С братом его родились из пролитой матерью крови.
Вспомнил неложные он опасности долгого лёта;
Что за моря, что за земли он зрел с высоты под собою,
Также созвездий каких касался взмахами крыльев.
Некто, один из вельмож, вопрос: из сестер почему же
Волосы только одной перемешаны змеями были?
Гость же в ответ: «Раз ты вопросил о достойном рассказа,
Дела причину тебе изложу. Красотою блистая,
В ней же всего остального стократ прекраснее были
Волосы. Знал я людей, утверждавших, что видели сами.
Но говорят, что ее изнасиловал в храме Минервы
Царь зыбей. И Юпитера дщерь отвернулась, эгидой
В гидр ужасных она волоса обратила Горгоны.
Ныне, чтоб ужасом тем устрашать врагов оробевших,
Ею же созданных змей на груди своей носит богиня».
КНИГА ПЯТАЯ
Так Данаев герой в кругу вспоминает кефенов
Подвиги, а между тем толпою шумящею сени
Царские полнятся вдруг; не крик то, которым обычно
Свадебный праздник гремит, но дикого боя предвестье!
Можно бы с морем сравнить, сначала спокойным, чьи воды,
Яростно вдруг налетев, взволнуют свирепые ветры.
Первый меж ними Финей, зачинатель сражения дерзкий,
Ясень упругий копья с медяным концом потрясая, —
Ныне ни крылья тебя, ни Юпитер, себя обративший
В золото, уж не спасут!» И метнуть уж пытался, но, — «Что ты
Делаешь? — крикнул Кефей, — что за мыслью безумной ты движим
На преступление, брат? Благодарность такую ль заслугам
И не Персей у тебя ее отнял, — коль в истину вникнешь, —
Но приговор Нереид, суровый Аммон рогоносный,
Чудище бездны морской, что нежданно из волн приходило
Жрать утробу мою. Не похить он вовремя деву,
Гибели вновь, чтобы скорбью моей самому веселиться?
Не удовольствован ты, что ее при тебе оковали;
Ты же, — и дядя ее и жених, — никак не помог ей!
Да и прискорбно тебе, что спасенье пришло от другого,
Сам бы деву забрал на скале, где ее приковали!
Ныне тому, кто забрал, чрез кого моя старость не сира,
Дай получить, что заслужено им и обещано словом.
Он ведь, пойми, не тебе предпочтен, но погибели верной».
Смотрит, не зная и сам, на того ли напасть, на другого ль.
Миг лишь помедлил, и вот копье напряженное, силой,
Приданной гневом ему, метнул — но мимо — в Персея.
В ложе застряло оно, и Персей наконец с покрывала