Метаморфозы

        Но умоляющий лик и уста боязливые в камне

235 Видны досель, о пощаде мольба и покорности знаки.

        Вот победитель Персей с супругою в отчие стены

        Входит. Защитник семьи, неповинности дедовой мститель,

        Вот он на Прета напал: затем, что, оружием выгнав

        Брата, Прет захватил твердыню Акризия силой.

240 Но ни оружьем своим, ни присвоенной подло твердыней

        Грозных не мог одолеть он очей змееносного чуда.

        Все же тебя, Полидект, небольшого правитель Серифа,

        Юноши доблесть, в делах очевидная стольких, ни беды

        Все же смягчить не могли. Ненавидишь упорно Персея,

245 Непримиримый, и нет неправому гневу предела.

        Хочешь и славы лишить, утверждаешь ты, будто измыслил

        Он, что Медузу убил. «Я дам тебе знак непреложный.

        Поберегите глаза!» — воскликнул Персей и Медузы

        Ликом царево лицо превращает он в камень бескровный.

250 Сопровождала досель своего златородного брата

        Дева Тритония. Вот, окруженная облаком полым,

        Бросив Сериф и Китн и Гиар направо оставив,

        Наикратчайшим путем через море отправилась в Фивы,

        На Геликон, обиталище Дев. Геликона достигнув,

255 Остановилась и так обратилась к сестрам ученым:

        «Слава наших ушей об источнике новом достигла,

        Том, что копытом пробил в скале Быстрокрылец Медузы.[202]

        Ради того я пришла. Я хотела чудесное дело

        Видеть. Я зрела, как сам он из крови возник материнской».

260 «Ради чего б ни пришла, — отвечала Урания[203], — в наши

        Сени, богиня, всегда ты нашему сердцу желанна!

        Верен, однако же, слух: Пегасом тот новый источник

        Был изведен», — и свела Тритонию к влаге священной.

        Долго дивилась воде, от удара копыта потекшей,

265 Обозревала потом и лесов вековечные чащи,

        Своды пещер и луга, где цветы без счета пестрели,

        И назвала Мнемонид[204] счастливыми и по занятьям,

        И по урочищам их. Одна из сестер ей сказала:

        «О, если б доблесть твоя не влекла тебя к большим деяньям,

270 Что бы тебе не примкнуть, Тритония, к нашему хору!

        Молвишь ты правду, хваля по заслугам и дело и место.

        Наша прекрасна судьба, — да лишь бы нам жить безопасно!

        Но — до чего же ничто не запретно пороку! — девичьи

        Все устрашает сердца: Пиреней пред глазами жестокий

275 Так и стоит, до сих пор не могу отойти от испуга.

        Лютый, в давлидских полях и фокейских он стал господином

        С войском фракийским своим и без права владел государством.

        В храмы парнасские мы направлялись: нас увидал он

        И, с выраженьем таким, будто чтит божественность нашу, —

280 «О Мнемониды! — сказал, — он по виду узнал нас. — Постойте!

        Не сомневайтесь, молю, от дождя с непогодой укройтесь —

        Дождь пошел, — под кровлей моей! И в меньшие клети

        Боги входили не раз». Побуждаемы речью и часом,

        Дали согласие мы и в передние входим хоромы.

285 Дождь меж тем перестал, был Австр побежден Аквилоном,

        По небу, чистому вновь, лишь темные тучи бежали.

        Мы собрались уходить. Но дом Пиреней запирает.

        Нам же насильем грозит. Его мы избегли — на крыльях.

        Как бы вслед устремясь, во весь рост он стоял на твердыне!

290 «Тем же путем понесусь, — говорит, — где вы понесетесь!»

        Вдруг, безрассудный, стремглав с верхушки бросился башни;

        Вниз головой он упал и раздробленным черепом оземь

        Грянулся, землю залив, перед смертью, проклятою кровью».

        Муза вела свой рассказ. Но крылья вверху зазвучали,

295 И от высоких ветвей раздался приветствия голос.

        Глянула вверх, не поймет, откуда так слышится ясно

        Говор. Юпитера дочь полагает: то речи людские.

        Были то птицы! Числом же их девять: на рок свой пеняя,

        В ветках сороки сидят, что всему подражают на свете.

300 И удивленной рекла богиня богине: «Недавно

        Птиц приумножили сонм побежденные в споре сороки.

        Их же богатый Пиер породил на равнине пеллейской.[205]

        Мать им Эвиппа была пеонийка, что к мощной Луцине[206],

        Девять рождавшая раз, обращалась девятикратно.

305 Вот возгордилась числом толпа тех сестер безрассудных.

        Множество градов они гемонийских прошли и ахайских,

        К нам пришли и такой состязанье затеяли речью:

        «Полно вам темный народ своею обманывать ложной

        Сладостью! С нами теперь, феспийские[207], спорьте, богини,

310 Если себе доверяете вы! Ни искусством, ни звуком

        Не победить нас. Числом нас столько же. Иль уступите,

        Сдавшись, Медузы родник заодно с Аганиппой гиантской,[208]

        Иль эмафийские[209] вам мы равнины уступим до самых

        Снежных Пеонов, — и пусть нам нимфы судьями будут».

315 В спор было стыдно вступать, но еще показалось стыднее —

        Им уступить. Вот выбрали нимф, — и тотчас, поклявшись

        Реками, сели они на сиденье из дикого камня.

        Дева, что вызвала нас, начинает без жребия первой.

        Брани бессмертных поет; воздает не по праву Гигантам

320 Честь, а великих богов деянья меж тем умаляет:

        Будто, когда изошел Тифей из подземного царства,

        На небожителей страх он нагнал, и они, убегая,

        Тыл обратили, пока утомленных не принял Египет

        В тучные земли и Нил, на семь рукавов разделенный.

325 Будто потом и туда заявился Тифей земнородный,

        И что бессмертным пришлось под обманными видами скрыться.

        «Стада вождем, — говорит, — стал сам Юпитер: Либийский

        Изображаем Аммон и доныне с крутыми рогами!

        Вороном сделался Феб, козлом — порожденье Семелы.