Метаморфозы

520 Вот он со стоном отца-старика призывает и братьев,

        Кличет любимых сестер и последней — подругу по ложу.

        Может быть, также и мать! Возрастают и пламя и муки —

        И затихают опять, наконец одновременно гаснут.

        Мало-помалу душа превратилась в воздух легчайший,

525 Мало-помалу зола убелила остывшие угли.

        Гордый простерт Калидон; и юноши плачут и старцы,

        Стонут и знать и народ; распустившие волосы с горя

        В грудь ударяют себя калидонские матери с воплем.

        Пылью сквернит седину и лицо престарелый родитель,

530 Сам распростерт на земле, продолжительный век свой поносит.

        Мать же своею рукой, — лишь сознала жестокое дело, —

        Казни себя предала, железо нутро ей пронзило.

        Если б мне бог даровал сто уст с языком звонкозвучным,

        Воображенья полет или весь Геликон, — я не мог бы

535 Пересказать, как над ней голосили печальные сестры.

        О красоте позабыв, посинелые груди колотят.

        Тело, пока оно здесь, ласкают и снова ласкают,

        Нежно целуют его, принесенное ложе целуют.

        Пеплом лишь стала она, к груди прижимают и пепел,

540 Пав на могилу, лежат и, означенный именем камень

        Скорбно руками обняв, проливают над именем слезы.

        Но утолясь наконец Парфаонова[372] дома несчастьем,

        Всех их Латонина дочь, — исключая Горгею с невесткой

        Знатной Алкмены[373], — взрастив на теле их перья, подъемлет

545 В воздух и вдоль по рукам простирает им длинные крылья,

        Делает рот роговым и пускает летать — превращенных.

        Тою порой Тезей, часть выполнив подвигов славных,

        Шел в Эрехтеев предел,[374] в твердыню Тритониды Девы.

        Тут преградил ему путь и медлить заставил набухший

550 Из-за дождей Ахелой. «Взойди под кров мой, — сказал он, —

        О Кекропид[375]! Себя не вручай увлекающим волнам.

        Крепкие бревна нести приобыкли они иль, бушуя,

        С грохотом камни крутить: я видел: прибрежные хлевы

        Бурный уносит поток; и нет уже проку коровам

555 В том, что могучи они, ни коням, — что бегают быстро.

        Ярый поток, наводнясь из-за таянья снега, немало

        В водовороте своем утопил молодого народу.

        Лучше тебе отдохнуть до поры, когда возвратится

        В русло река и опять заструит неглубокие воды».

560 И согласился Эгид. «Ахелой, я воспользуюсь домом

        И увещаньем твоим», — ответствовал; так и исполнил.

        В атрий вошел он, что выстроен был из шершавого туфа

        С пористой пемзой; земля покрывалася влажная мохом.

        Выложен был потолок пурпуровых раковин строем.

565 Гиперион[376] между тем две трети уж света отмерил,

        Вот возлегли и Тезей, и соратники рядом на ложах;

        Сын Иксиона[377] возлег по одной стороне, по другой же

        Славный трезенец Лелег,[378] с приметной в висках сединою.

        Также почтил и других одинаковым гостеприимством

570 Бог Акарнанской реки, посещеньем таким осчастливлен.

        Стали готовить столы, с обнаженными стопами нимфы

        Разные яства несут. Когда угощенья убрали,

        Стали в сосуды вино разливать. И герой знаменитый,

        Взором окинув простор перед ними лежащего моря,

575 «Что там за место? — спросил и перстом указал, — как зовется

        Этот вон остров, скажи: но будто их несколько видно?»

        Бог же речной отвечал: «Что видим мы, то не едино,

        Пять островов там лежит: различить их мешает пространство.

        Знайте же: так не одна поступала в обиде Диана!

580 Были наядами те острова: закололи однажды

        Десять тельцов — и богов деревенских к тем жертвам призвали;

        Но позабыли меня, поведя хороводы по чину.

        Воды я вздул и несусь, я сроду таким полноводным

        Не был. Ужасен равно и волной, и душевным порывом,

585 Мчался, леса от лесов, брега от брегов отделяя.

        Вместе с землею и нимф, наконец-то меня вспомянувших,

        Вплоть я до моря довлек. Тут море и я совокупно

        Землю сплошную, разъяв, на столько частей разделили,

        Сколько сейчас посредине, воды Эхинад созерцаешь.

590 Там, как видишь, вдали, вон там подымается остров,

        Мне драгоценный. Его называет моряк Перимелой.

        Деву избрав, у нее я похитил девичью невинность.

        А Гипподаму отцу нестерпимо то было, и в море

        Дочь он столкнул со скалы, в утробе носившую чадо.

595 Плывшую я подхватил и сказал: »О держатель трезубца,

        Царство зыбей получивший в удел ближайшее к небу,

        Где нам скончанье, куда мы сбегаем, священные реки, —

        Встань и молящему мне, Нептун, снисходительно внемли!

        Ту, с которой несусь, погубил я; когда б справедливей

600 Был и добрей Гипподам, когда бы не столь был безбожен,

        Должен он был бы ее пожалеть, простить нас обоих.

        О, помоги! Ей, молю, от отцовского гнева бежавшей,

        Дай, о владыка, приют, — иль сама пусть станет приютом! —

        Буду ее и тогда обнимать». Кивнул головою

605 Царь морской и потряс ему подчиненные воды.

        Затрепетала она — но плыла. Меж тем у плывущей

        Трогал я грудь, — она под рукою, волнуясь, дрожала.

        Но, обнимая ее, вдруг чувствую: отвердевает

        Тело, и девушки грудь земляным покрывается слоем.

610 Я говорю, — а земля облекает плывущие члены:

        Тело, свой вид изменив, разрастается в остров тяжелый».

        Бог речной замолчал. Удивленья достойное дело

        Тронуло всех. Но один над доверием их посмеялся, —

        Иксионид, — презритель богов, необузданный мыслью:

615 «Выдумки — весь твой рассказ, Ахелой, ты не в меру могучей

        Силу считаешь богов, — будто вид и дают и отъемлют!»