Нет смысла цепляться за жизнь, и, если смерть неизбежна, пусть последним в моей жизни будет полет. Я падаю и успеваю рассмотреть, ставшие родными, горы, будто сшитые из разноцветных лоскутков, крымские сосны, запах которых, кажется, чувствуется даже на такой высоте и кусочек моря удивительного бирюзового цвета с набегающими гребешками волн. Как прекрасна эта земля, и, ох, как не хочется покидать ее навсегда! И цепкость, которая мне была дана, приобрела вдруг сверхъестественную силу, собралась в единый центр, стала подобна стальной пружине. Я не просто упала, я приземлилась на все четыре лапы, нисколько не повредив своего тела. Кожа ощетинилась, и хвост, и спина выгнулись вверх, из горла вырвался звук, подобный рыку. Не испуг уже, а злость наполняли мое существо. Царапаться, рвать зубами теплую, живую плоть, наслаждаться вкусом крови во рту – вот, что хотелось мне сделать в этот миг. Хватит с меня жучков и червячков, хватит быть жертвой, пора и самой отрастить клыки и когти! С невиданной прыткостью и ловкостью карабкалась я по стволам деревьев. Мои уши, как антенны, чутко улавливали малейший шорох, а мои ноздри шумно вдыхали нагретый воздух, наполненный запахами дуба, можжевельника, кизила, ароматом дикого шафрана, но особенно остро рецепторы выделяли присутствие других животных. Мягко ступая по траве, я обходила один участок за другим. Я чувствовала себя победительницей, всесильной и всемогущей. Наверное, так чувствует себя человек, которому вдруг свалилось невиданное богатство. Он оглядывает свои владения и никак не может осознать, что все это теперь принадлежит ему. Теперь это богатство надо охранять, беречь от всяческих посягательств, а охотников на чужое добро, ох, как много найдется! Его надо не только сохранять, но по возможности приумножать, приложить все силы, а иной раз и жизнь отдать, чтобы добавить, прирезать, присовокупить, оттяпать еще хоть немного. Здесь много корма, но истреблять много не следует, нужно, чтобы запасы самовоспроизводились, ведь охотиться на чужой территории никто не даст.
Сна почти не стало, легкая дневная дрема не давала полноценного отдыха. Зрение, слух, обоняние работали на всю мощь. Постепенно я стала покрываться шерстью, которая принимала серо-бурую со светлыми полосками окраску. Были дни, когда не удавалось поймать добычу и с отвращением приходилось жевать жестких насекомых, пряную сухую траву и засыпать с урчанием в пустом желудке. В короткие часы отдыха, притаившись в зарослях деревьев, поглядывала я сквозь ресницы на листья, движимые легким ветерком, на проплывающие облака в небе такого голубого цвета, который бывает только в горах. Трещали цикады, горные трясогузки и овсянки перелетали с ветки на ветку, где-то в чаще шуршали серые куропатки. Сквозь набегающую дрему всплывали в памяти огромные рыбы, которые смотрели на меня своими круглыми глазами и безмолвно шевелили губами. Над головой, казалось, били распростертыми крыльями птицы с изогнутыми клювами. Я вздрагивала, открывала глаза, прислушиваясь и вглядываясь в просветы между листьями. Видения исчезали, снова царил покой, и мысли продолжали лениво перетекать из одного сосуда в другой.
Летом было привольно, еды вдоволь, солнце грело, не переставая, но с наступлением холодов все изменилось. Многие птицы улетали, нет больше кротких кекликов, редки и пестрые фазаны, грызуны попрятались в норы. Зато стало немного спокойнее, прошел сезон отдыхающих, среди которых находились любители карабкаться по скалам. Правда, весна и осень самое подходящее время для пеших туристов. Их небольшие группы прокладывали свои маршруты через горные речки и перевалы, не шумели, не сорили, больше снимали красивые виды окрестностей. Особенно неповторимой и яркой была в горах осень, богатая своим разнообразием и насыщенностью цвета. А потом наступало время бесконечных холодных ветров, от которых леденели все внутренности, и не спасала даже теплая густая шерсть. Смерть ходила по пятам и от голода, и от опасности стать заметной добычей для остроглазых стервятников.
В один из дней стало совсем худо, силы покидали меня, а мое замерзающее тело уже не реагировало на призывы жизни. Такой меня нашел местный егерь. Он увидел меня, скатившуюся по склону, прямо на узкой тропе сумрачного даже зимой леса. Мое еще теплое и безвольное тело со слипшейся мокрой шерстью, с израненными грязными лапами представляло собой жалкое зрелище. Не шипение, а слабый хрип только и услышал, склонившийся надо мною человек. Положил меня в большую сумку, перекинул за спину и понес домой. Полумертвую, отогрел меня, напоил молоком, разболтав в нем сырое яйцо, и жизнь потихоньку стала возвращаться ко мне. В домике было тепло, потрескивали в печи дрова, вкусный и незнакомый запах долетал до моего носа из кухни.