Метаморфозы. Путешествие хирурга по самым прекрасным и ужасным изменениям человеческого тела

В 1900 году французский философ Анри Бергсон написал эссе, которое позднее перевели под названием «Смех. Эссе о значимости комичного». По Бергсону, люди живут в двух мирах: физическом, который мы воспринимаем с помощью органов чувств, и в социальном мире значений, иерархии, любви, ненависти и издевок. Он утверждал, что мы смеемся лишь в компании, но это не так: случается смеяться и в одиночестве. Но мы все же в 30 раз чаще смеемся рядом с другими, особенно если это те, кто нам нравится, или те, кому мы сами хотим понравиться (отсюда закадровый смех в ситкомах). Как человеческие существа, продолжал он, мы находимся в зыбучих социальных песках, постоянно пытаясь выяснить, где мы находимся относительно окружающих. Смех примиряет нас с тем фактом, что мы – меняющиеся социальные животные в нестабильном мире; он позволяет сгладить острые углы динамичной социальной коммуникации. Он ослабляет социальное напряжение и укрепляет связи между людьми. В замысловатой теории Бергсона не находит отражения факт, что маленькие дети часто от души смеются еще до того, как у них развивается интеллект, достаточный для понимания шуток и порождающий переживания о том, что о них думают остальные.

Чарльз Дарвин, мастер беспристрастных наблюдений, начинает свое изучение «приподнятого настроения», размышляя о детях: «Смех кажется прежде всего выражением простой радости или счастья. Мы часто видим это у играющих детей, которые почти постоянно смеются». Смех также может быть спровоцирован несоответствием разных ассоциативных значений, например как в классической шутке Мэй Уэст: «Брак – это отличный институт, но я к институту еще не готова». Дети могут подмечать несоответствия не хуже взрослых. Так, ребенок, смеющийся при виде падающей башни из кубиков, замечает, что в один момент башня стабильна, а в другой уже нет. Это может служить примером невербального несоответствия, провоцирующего смех. Щекотка тоже может быть примером несоответствия, поскольку это шутливая «атака» человека, которому вы доверяете. Дарвин много размышлял о щекотке: «Как было замечено, человекообразные обезьяны тоже издают повторяющийся звук, похожий на наш смех, когда их щекочут, особенно под мышками… Тем не менее смех от забавной идеи, хоть и непроизвольный, нельзя уверенно назвать рефлекторным. В этом случае, как и в случае смеха от щекотки, разум должен находиться в состоянии комфорта. Если маленького ребенка пощекочет незнакомец, он заплачет от страха».

Дарвин заметил, что движения, сопровождающие смех, – короткие прерывистые вокализации на выдохе в сочетании с долгими вдохами, – являются полной противоположностью того, что происходит, когда человек кричит от страха. Таким образом, смех является ярким социальным сигналом хорошего настроения. Приступ смеха временно парализует человека, мешая другим действиям, или делает невозможным общение с использованием других эмоций.

Если люди – это шестеренки в социальном механизме, то остроумие и юмор – это смазка, которая позволяет механизму идти гладко.

Смех, облегчающий социальное взаимодействие, может быть фальшивым или преувеличенным, но все равно играет важную роль. Он показывает наше расположение к другим людям и позволяет выразить близость к окружающим быстрее, чем это могут сделать слова. Аристотель считал, что смех – это прекрасное социальное действие, если, конечно, человек смеется в меру и в подходящей ситуации. У него даже было особое слово – eutrapelia, которое можно перевести как «хорошее обращение».