Метаморфозы рассердились

Ынбёль старалась шагать не так, будто пародировала разваленную кость, но столкновение с землёй пошатнуло мышцы. Хотелось взяться за руку. Эллиот хоть и выглядел сильным, но тоже немного морщился. Решил не говорить. Молчание — хорошая драгоценность. Нужная. Ынбёль вежливо поддерживала тишину, пока не подняла глаза.

Первый же столб заставил вздрогнуть от неожиданности. Весь центр города оказался обклеен листовками: «Пропал ребёнок. Киан Эшби, 16 лет». Даже на фотографии он казался живее, чем за несколько секунд до убийства.

Не читая, Ынбёль продолжила мысленно: «Пропал после школы. Отличительные черты: высокий, похож на кролика».

Киан Эшби, к сожалению, был мертв. Более того — он уже никогда не найдётся.

Вина неприятно надавила на сердце, перекрыв ток крови. Стало холодно. И тошно, будто в желудке закопошились головы мышек, которых Джебедайя недавно выловил в подвале.

— Ты знала его? — спросил Эллиот. Конечно же, Ынбёль пялилась на листовку слишком долго. Хорошо, что рядом именно он, а не какой-нибудь прихожанин из маминой церкви. — Знаешь, то есть?

— Ему столько же, сколько и мне.

А его уже нет. А Ынбёль есть.

— Может ещё найдётся, — сказал Эллиот. Почему-то успокаивало, что в его голосе не было и тени надежды.

— Так ты не отсюда? — спросила Ынбёль. Она старалась держаться к Эллиоту максимально близко. Руки то и дело сами тянулись к его локтю, но коснуться она всё никак не решалась — одёргивала себя, цепляясь за карманы и пуговицы на юбке. Но выдержки хватало ненадолго.

Сердце стучало как бешеное — даже хуже, чем при первой встрече. И в миллион раз хуже, чем в полнолуние, а Эллиота ведь даже не надо было убивать.

— Уехал сразу после школы. Учиться.

— На кого?

— Я танцор.

Вот и гадай, то ли чуйка, то ли предсказательство.

— А я всегда думала, что умру здесь, — сказала Ынбёль.

— Одно другому не мешает. Можно сбежать куда угодно, а умереть всё равно… Здесь.

— Сколько тебе лет?

— Ты пропустила моё девятнадцатилетие. С тех пор не пью текилу.

— А зачем ты вернулся?

— Травма, — голос на мгновение стал похож на пересохшую листву. — Взял академ, чтобы подлечиться.

— И согласился спрыгнуть со второго этажа? — с ужасом восхитилась Ынбёль, скребя шею — та чесалась от холодного ветра. — С ума сошëл? Ещё болит?

Эллиот вздохнул, стянув шарф и кинув его на едва живую Ынбёль:

— Почему ты задаёшь столько вопросов?

«Блин, — упрекнула себя Ынбёль, — я устроила допрос. Вот Лекси рассмеялась бы».

— Боюсь, что ты иначе со мной не заговоришь.

— Это почему?

— Ты ведь ничего не спрашиваешь.

— У меня создалось впечатление, что у вашего дома слишком много ушей. Сколько вас там живет?

— Со мной семеро. Еще есть Вёльва, но она не совсем… живёт. Это те, в ком мы уверены.

«Очевидно же, что я говорю как ведьма», — разозлённо подумала Ынбёль и мысленно себя отругала, припомнив каждое оскорбительное словечко Перси.

— Про родителей лучше не спрашивать?

— Мы никого не убивали, — поспешно и немного с обидой выпалила Ынбёль. — В смысле… У Эр-Джея их, вроде бы, и не было. Он не признался, во всяком случае. Я знаю, что наша репутация не самая понятная, но не верь слухам.

— Унизила так унизила, — театрально скривился Эллиот. — Что насчёт твоих родителей?

Ынбёль скрючилась и затаилась в шарфе, нитки которого источали свежесть потрясающего одеколона.

Что сказала бы мама, узнай она, что она теперь убивает людей и ходит на свидания с мальчиками?

«Распутство — страшный грех!» — воскликнула бы она. Отлупила бы, возможно. Или тоже бы убила.

От этих мыслей потеплело настолько, что Ынбёль всё же уцепилась двумя пальцами за локоть Эллиота. Тот отреагировал мягким взглядом.

— А как твой проект?

Ынбёль совсем сникла.

— Давай лучше я буду спрашивать? — попросила она вкрадчиво.

Эллиот с милейшим вздохом согласился. То ли он всё детство водился с подозрительными личностями, у которых из карманов сыпались амулеты с горстями земли, то ли просто обладал титановым иммунитетом.

Скептик наткнулся на ведьму. Иронично.

В кафе понаставили неудобных высоких стульев, зато, сидя на них, можно было болтать ногами. На столе грелись только салфетки и солонки. Без кинжалов, бумаг, жуков в шкатулках и прочих атрибутов стало слегка неуютно. Ынбёль активнее заболтала ногами и начала оглядываться. Какое всё… человечное. Сколько она не выходила из дома и страдала над трупами-полуфабрикатами?

Из окна открывался вид на местный музей. Ынбёль пялилась на него, когда Эллиот принёс им кофе и мороженое. Странный выбор для ноября. Комбинация очень подходила Эллиоту.

— Не похоже на шоколадное, — заметила Ынбёль, заинтересованно склонив голову. По зубам тут же ударила чужая пластмассовая ложечка. Неприятно. Вкусно.

— Ореховое.

Эллиот сел напротив, поцарапал нос, чующий сладости, и снял пальто — без него он выглядел ещё лучше, чем в нём.

Вот и всё. Лицом к лицу. Не спрятаться в шарф, который продолжал стягивать шею Ынбёль, не подвернуть ногу, чтобы упасть и разорвать зрительный контакт. Глаза в глаза.