Метаморфозы рассердились

Эллиот наконец закрыл книгу. Склонился, без слов забрав Ынбëль в объятия — целиком и полностью. Задержался так. Осторожно поцеловал в лоб — поцеловал в доме, где были убиты разные сущности разными способами; где кругом зрачки, следящие глазные яблоки, роговицы, ресницы, склеры; где ведьмы ждали крупнейший праздник жертвоприношения, в котором Эллиот станет жемчугом программы.

Поцеловал снова и ушёл, тихо звякнув колокольчиком.

Ынбёль показалось, что у двери, ведущей в дом, кто-то тяжело вздохнул.

С тех пор Ынбёль уходила рано — ещё когда Эр-Джей спал. Тот однажды попытался устроить засаду, подловить, но Ынбёль вырубила его заклинанием и спрыгнула из окна — подозревала заговор и в других комнатах.

И без лишних слов было понятно, что ковен разделился на два лагеря. Одна половина (Ынбёль подозревала, что к ней примкнули Верховный, Джеб и, наверное, Эр-Джей) были против общения Ынбёль с Эллиотом перед ритуалом. Именно они пытались схватить её и именно от них Ынбёль мастерски уворачивалась. Вторая половина, то есть Лекси с Перси и Эш, который наверняка не просто так отправил её в лавку в тот день, решили поддержать Ынбёль.

И она бы чувствовала благодарность, если бы не понимала, что всё это не имеет никакого значения. Наступит полнолуние — и ковен вновь объединится. Но об этом Ынбёль старалась не думать, гонимая от дома ведьм к дому Эллиота всего одним чувством.

Любовью.

Путь к дому Эллиота она теперь могла бы пройти, пробежать, проехать на одноколёсном велосипеде, проползти на руках и найти с закрытыми глазами. Каждый шаг заставлял её забыть о том, что скоро должно произойти. Она заходила в этот чудесный дом — и не думала уже, что, вероятно, будет той, кто выведет оттуда Эллиота в полнолуние.

Она переставала быть ведьмой и становилась… просто девушкой. Девушкой Эллиота. Человеком.

Всем ковеном из неё человечность вытравливали, а она цеплялась за неё всё крепче. Почти как за Эллиота. Хотя ни в том, ни в другом не было никакого смысла.

Они почти не выходили из комнаты Эллиота. Ынбёль опасалась чужих глаз, да и вообще не хотела видеть никого, кроме него. Эллиот не сопротивлялся, будто что-то чувствуя.

Они смотрели старые фильмы, ели сладости.

И обнимались. Долго и крепко, пока оба не покрывались испаринами. Целовались лениво и медленно, будто надеялись в таком состоянии застать последний миг своих жизней. Ынбёль нравилось думать, что они и правда могут умереть вот так — без ритуалов и крови. Она почти молилась о том, чтобы в следующий раз им не хватило воздуха и они просто-напросто задохнулись в объятиях друг друга. Глупо и романтично.

Но Эллиот держал ситуацию под контролем и всё прекращал. Ынбёль казалось, что это значит что-то большее, но за переживаниями о жизни Эллиота она не замечала ничего другого. Да и откуда бы девочке из религиозной секты замечать что-либо физическое, а не духовное?

Эллиот не разрешал оставаться на ночь, повторяя, что ещё не время. Каждый раз, когда Эллиот, нежно целуя на прощание, закрывал дверь, Ынбёль охватывал ужас. Она словно просыпалась. Вспоминала, что однажды эта дверь закроется также, но уже в последний раз. Ей каждый раз казалось, что это он и есть — последний раз. Приходилось стоять так, тупо таращась на дверь, пока не отпускало.

Где-то через неделю после визита в лавку Верховный-таки поймал Ынбёль.

Дождавшись, когда та спрыгнет из окна, он пустил по земле корни, которые крепко обхватили её лодыжки. Едва не вывернули кости, но удержались.

— Круто, да? Джеб экспериментирует с охранной системой. Мы настроили её против тебя.

Надо было бросить горшок с розмарином не в голову Джебедайя, а на какую-нибудь драгоценную грядку. Жестокость в лучшем её проявлении.

Ынбёль даже взгляда не подняла. Она знала, что Крис не единственный, кто будет виноват в смерти её парня, но к нему она чувствовала только злость. Очень много злости. Будь хоть малейший шанс, что в драке она сможет победить самого опытного мага ковена, Ынбёль бы уже швырялась в него всеми заклинаниями, что знала.

— Мне не нравится, что ты ходишь к нему, — предсказуемо начал Крис.

— Я ничего ему не сказала.

— А я этого и не боюсь. Он не покинет город без моего ведома.

— Тогда в чём дело?

— Ты мучаешь себя. Не той болью, которая сделает тебя сильнее. Ты себя ею разрушаешь.

— Не думаю, что это твоё дело.

— Не помню, чтобы задавал вопроса.

— Ты их видишь? — спросила Ынбёль. — Тех, кого мы убили? Они приходят к тебе?

Крис поднял глаза к окнам дома. И без слов Ынбёль поняла — оттуда на него кто-то смотрел. Вероятно, много кто, потому что взгляд Верховного долго блуждал от окна к окну.

— Наши жертвы не совсем умирают. То есть умирают — физически. Для этого мира. Но их душа… Она здесь не остаётся. Она трансформируется и переходит в другой мир. И когда это происходит — мы обретаем запас сил. Так что нет — не вижу. Кого угодно вижу, но не их.

От его слов должно было полегчать, но стало только больнее. Зато теперь Ынбёль точно знала, что должна сказать.