Метаморфозы рассердились

Как же она устала. Вставать спозаранку, бежать сюда, словно венозная кровь по руке, соревноваться с шатким мироощущением, нестись наперегонки с краснеющей луной — как в детстве, но страшнее. Избегать ведьм, улыбаться Эллиоту. Устала быть и не быть собой. Устала считать дни. Устала думать.

Устала быть ведьмой.

Устала знать, что её парень умрёт.

Она не знала, сколько проспала, но в какой-то момент её телефон завибрировал. Звук пропал так же быстро, как и возник, сменившись тихим отдалённым шёпотом Эллиота.

— Привет, милашка Пикси. — Надо будет заставить его сменить это дурацкое имя. — Она уснула. Кажется, ей нехорошо. Нет, не надо. Она останется ночевать здесь. Да. Нет, я не планировал ничего такого, за кого ты меня держишь? Это я и без тебя понял, спасибо. Не говори так, у тебя есть парень. Привет ему, кстати. Ага. Да, увидимся.

Увидимся. Знал бы Эллиот, о чём говорит.

Но долго переживать об этом не вышло. Эллиот сказал, что Ынбёль остаётся? Прямо на ночь? Они будут вместе спать? Сегодня?

— Есть хочешь? — прошелестел Эллиот. Вечно он чувствовал, когда нужно прийти на помощь. — Мама ужин приготовила.

Ынбёль кивнула, не открывая глаз. Есть и правда хотелось ужасно.

С мамой Эллиота они уже успели познакомиться, но Ынбёль боялась поднимать на неё взгляд. Чувствовала, что её раздавит виной, и вполне закономерно старалась этого избежать. Эллиот, очевидно, расценил это как скромность, а потому ужинали они в его комнате и только вдвоём.

Ынбёль нравилось это умение Эллиота создавать безопасное пространство. Ведьмам нужны были амулеты, заклинания, защитные чары и много веры. Иногда — наспех сшитая жилетка сильных эмоций; она просвечивала невидимостью и бросалась на плечи в минуты горя (такая висела на худощавой Ынбёль, пока она пряталась). Талисманы, способные сберечь и защитить, вываливались из каждого ящика в доме. А Эллиоту был нужен только он сам. Лишённый магии, он справлялся удивительно

хорошо.

— Толстовка тобой пахнет, — поделилась Ынбёль смущенно, доев суп. — Вкусно.

— Суп или толстовка? — Эллиот непринуждённо забрал у неё тарелку, сложил её в свою, отставил их к двери.

Ынбёль почти сделала замечание касательно почкования грязной посуды, но быстро поняла, что до сюда колдовские лапы их дома никак не дотянутся. До сюда не дотянется вообще никто и ничто, особенно если в это верить. А Ынбёль очень хотелось верить.

— Нам всё же нужно кое-что обсудить, — сказал Эллиот. — Про Перси и поцелуй.

— Оу, — казалось, это было в прошлой жизни. Ынбёль даже удивилась, что Эллиот ещё об этом помнит. Он совершенно не производил впечатление человека, который придаёт значение таким вещам. — Мне не понравилось.

— Это я понял. Но почему вы вообще целовались?

— Они… — Ынбёль отвела взгляд и прочистила горло, резко ставшее колючим, шерстяным. В этой комнате легко было обратиться в кота. — Лекси и Перси сказали, что ты уже наверняка умеешь, потому что ты взрослый. И мне было… Ну… Стыдно, что я не умею. Перси предложил помощь.

Последние слова аж заскрипели на зубах, настолько неправдоподобно звучали. На предложение тот акт был похож меньше всего, но едва ли Эллиота стоило посвящать в такие подробности.

— Хотела меня впечатлить?

— Хотела понравиться.

— А что не так сделал Перси?

Ынбёль со скоростью пули вытащила из-под себя плед и закуталась в него с головой. Смутилась. Она всё трепала края сине-фиолетовой ткани, — настолько мягкая и поблёскивающая, она напоминала Млечный Путь. Ынбёль решила, будто укрыта галактикой, и ей стало получше.

— Он… грубый. И у меня было чувство, что на меня напали. Это неприятно.

— А что тебе нравится в поцелуях со мной?

— Всё, — слишком быстро ответила Ынбёль.

— Такой уж я идеальный?

Ынбёль насупилась и протянула к Эллиоту всё ещё закутанные в плед руки. Тот улыбнулся и дал себя обнять.

— Боже, не дыши так грозно, — усмехнулся он.

Скрутившись на мурчащей груди, Ынбёль пробубнила:

— Я дышу так с тех пор, как испортилась моя дыхательная система, когда меня убило кровоизлияние в мозг.

— Тогда подожди, — со вздохом поддержал Эллиот, — я выключу обогреватель, чтобы полегче дышалось.

— Спасибо.

Эллиот поднялся и отошёл к розетке. Глядя ему в затылок, Ынбёль ощутила странный порыв такой нежности, какой ещё никогда не испытывала. Весь мир словно бы замкнулся на одном человеке и одном чувстве. Чувстве, которое давно барахталось внутри, щекоча и царапая. Чувстве, которое так отчаянно рвалось изнутри, просилось быть названным и понятым. Ынбёль лелеяла его все эти дни. Оберегала от злобных ведьм, что кружили над ней последние недели. Она оберегала его даже от Эллиота, боясь, что оно слишком всё изменит. Она боялась раскола на до и после. Боялась сказать слишком рано, но боялась и не успеть. Она боялась, что это чувство придаст метаморфозам ещё большую, сокрушительную силу, и их всех буквально разорвёт. Она боялась стольких вещей, что почти передумала когда-то сказать об этом вслух.