Метаморфозы рассердились

Перси даже не посмотрел на неё. Покачивая ногой, он поджигал мимо пролетающих жуков, чтобы осветить тьму. Уточнил:

— Ковен — не совсем клетка.

— Но я не могу уйти.

— Можешь. И это будет то же самое, что поедание обоев — глупость. Это приведёт к смерти. Послушай, ты прожила не больше года. Ты стала ведьмой. Ведьмой, Ынбёль. Ты хочешь променять свою жизнь на жизнь этого Эллиота?

Ынбёль приподнялась на локтях. С худющих запястий съехали щебечущие амулеты, лицо стало — или было? — обескровленным. Голос оказался до чудесного спокойным:

— Убей Лекси.

Ожидание катастрофы усилилось. Перси спешно закрыл глаза, а Ынбёль, неотрывно наблюдающая за его реакцией, победоносно выплюнула:

— Ты побледнел за три секунды только от мысли о мёртвой Лекси, хотя прекрасно знаешь, что её нельзя убивать. Ты бы и не убил никогда. Ты всегда выберешь её, а не ковен.

Ынбёль снова улеглась на траве, разглядывая небо не оком ведьмы, а взглядом человека — той девочки, которая осталась мертвецом на собственном пороге. Стало полегче. Перси, явно уставший от затянувшегося напряжения, перебирал оленьи зубы.

— С такими разговорами надо было отправлять Лекси, — сказала Ынбёль. — Ей я бы поверила, потому что она выберет ковен. Не тебя.

Кровь начала закипать и царапаться. Из носа вот-вот должно было брызнуть; температура поднялась настолько резко, что Ынбёль уверовала: чёрное небо всё же упало. Магия кричала в воздухе. Горела, визжала, вопила. Огонь втирался в кожу. Больно не было. Сейчас — не было.

Зрение вернулось через несколько мгновений, а в лёгких перестало пылать. Перси, какой-то беззащитный, погасший и забравший выпущеную силу, не дышал. Он смиренно произнёс:

— Я знаю, что Лекси выберет ковен. Ты не можешь постоянно давить на меня этим.

— Могу и буду.

— Не надо. Пожалуйста.

— Тогда не заговаривай со мной об Эллиоте.

Ынбёль и Перси замолчали. Они смотрели на черноту, стекающую по горизонту, разгадывали её значение и думали о разном — и об одном. Любовь. Только она.

— Ты выросла, — наконец признал Перси. — И ты дикая. Для тебя ковен никогда не будет безопасностью. Только клеткой.

Он вдруг вздохнул, и в этом вздохе приютилось совсем крошечное, хорошо укрытое счастье:

— Надо же. Снег.

А Ынбёль похолодела.

Когда она умерла, то снег тоже пошёл.

Символы, знаки и руны были разбросаны всегда и всюду: снег, который не падал столько месяцев, съезжающие буквы в ритуальной книге, молчащие часы. И всё — шагало. Самая большая предсказательница зависла наверху. На чёрном небе. Ведьмином. Она, кажется, гудела. Красная луна подозрительно сильно напоминала кровоизлияние в небесный мозг, от которого когда-то умерла Ынбёль. Становилось жутко: в каком смысле это было предрешено заранее. Заранее — и красиво.

Глаза ведьм были натыканы повсюду. Это бесило.

Некто прятался за кустом. По концу длинной украшенной шляпы стало ясно, кто это был. Эр-Джей притворялся деревом. Джебедайя в открытую пялился на небо, свесившись из окна, курил тонкую трубку в ванной комнате и поливал растение свежесваренным зельем. Радио не играло, но любовь, отчаянная и обречённая, витала в воздухе.

— Пора, — подсказал Перси.

И неосторожно, немного бешено схватил за запястье.

— Пусти, — попросила уставшая Ынбёль. — Я же не исчезаю с темнотой. Ничего не успею натворить, даже если попытаюсь.

Подумав, Перси кивнул, нарушил приказ Верховного и разжал пальцы.

Путь к дому Эллиота Ынбёль теперь могла бы пройти, пробежать, проехать на одноколёсном велосипеде, проползти на руках и найти с закрытыми глазами. Могла и не хотела. Она разглядывала музей античной истории, в который они так и не сходили. Промерзала насквозь и плавилась от жара. Чувствовала, как за ней идут по пятам. Город сегодня казался выдуманным и излишне спокойным.

— Магия, — пренебрежительно цокнула Ынбёль. Кто-то пускал цветы по её разуму. — Хватит.

Отпустило сразу же — и боль подкосила ноги. Реальность врезалась в неё так же кинжально, как когда-то дух. Обвалилась внутрь. Ынбёль еле не закричала.

Она постучала в дверь. Спрятала руки в карманы, нахмурилась. Эллиот открыл не сразу: он был заспанным, растрёпанным, с отпечатком узора на щеке. Милым.

Боже, каким превосходным человеком он был.

— Ынбёль? — хрипнул Эллиот сонливо.

— Прогуляйся со мной, — попросила Ынбёль.

Они помолчали в сверхъестественной тишине.

— Зайди погрейся.

— Нет.

— Не пойду, пока не зайдёшь. Мама вчера купила фруктов. И твой любимый суп ещё есть.

— Нет, — неуверенно повторила Ынбёль. — Ты тогда меня не отпустишь до утра.

— Угадала, — рассеянно зевнул Эллиот. Посмотрел наверх. Нахмурился. Снег мешал зрению, но он всё равно заметил свою погибель. — Я тут подумал — я столько раз спрашивал, боишься ли ты меня. А ты вот ни разу.

Ынбёль, смотрящая на него из темноты полуживым-полумёртвым зверем, медленно произнесла:

— Ты боишься меня?

— Сейчас почему-то да, — так же неспешно ответил он. Посмотрел по сторонам, стряхнул с головы снежные перья. — Какое странное ощущение. Я не сплю?

— Не спишь.

Эллиот, как кот, чувствовал приближение смерти, но не понимал этого. Он неаккуратно проронил: