Метаморфозы (СИ)

Я был скорее мёртв, чем жив, от тяжести такой поклажи, от крутизны горы и продолжительности пути. Тут мне хоть и поздно, да зато всерьёз пришло в голову обратиться к помощи гражданских властей и, воспользовавшись именем императора, освободиться от стольких невзгод. Наконец, когда мы шли уже при свете солнца через какое-то село, где по случаю базарного дня было большое скопление народа, я в гуще толпы на языке греков попытался воззвать к имени Цезаря, но возгласил только "о", а остальных букв из имени Цезаря не мог произнести. Разбойникам пришёлся не по душе мой крик, и они так отделали мою шкуру, что она больше не годилась даже на решето. Тем не менее, Юпитер послал мне спасение. Пока мы проезжали мимо, во множестве встречавшихся домишек и поместий я заметил садик, где между других растений цвели розы, влажные от росы. Разинув рот и окрылённый надеждой на избавление, я подошёл поближе и уже тянусь к ним губами, как вдруг меня остановила более здравая мысль: если я сейчас из осла превращусь в Луция, моя гибель от рук разбойников - неизбежна. Так как они или заподозрят во мне колдуна, или обвинят в намерении донести на них. И так, я пока воздержался от роз и, смиряясь с настоящим положением вещей, пощипал, как подобало ослу, травки.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

 Время приближалось к полудню, и солнце пекло уже неистово, когда мы завернули в деревне к старым людям, водившим с разбойниками знакомство и дружбу. Хоть и был я ослом, мне это сделалось ясным из того, как их встретили, из разговоров и лобзаний. И, сняв с моей спины поклажу, они подарили им её и перешёптыванием, по-видимому, объяснили, что это - их часть в добыче. Вскоре нас освободили от мешков и отпустили пастись на луг. Делить пастбище с ослом или моей лошадью мне не представлялось привлекательным, не привыкшему ещё к тому же завтракать травой. Но, погибая от голода, я отправляюсь в замеченный мной за хлевом огородик, там досыта набиваю желудок овощами и, призвав на помощь богов, начинаю осматриваться и оглядываться по сторонам, не увижу ли где-нибудь в саду куста роз. Уединённость места внушила мне уверенность, что в одиночестве, скрытый кустарником, приняв лекарство, из согбенного положения четвероногого животного, никем не наблюдаемый, я восстану, выпрямившись, человеком.

И так, пока я плавал в море этих соображений, вижу поодаль долинку с рощей, где среди растений и зелени выделялся алый цвет роз. Я уже считал в своём, ещё не совсем озверевшем, сердце, что Венере и Грациям - посвящена эта чаща, под тенью которой сияет блеск праздничного цветка. Тут, воззвав к Удаче, я пускаюсь галопом, так что почувствовал себя скакуном. Но эта попытка не смогла переспорить мою судьбу. Приблизившись уже к месту, не нахожу роз, от росы и нектара влажных, колючими кустами порождаемых, да и никакой долинки, а вижу край берега реки, поросшего деревьями. Эти деревья, покрытые листьями вроде лавров, украшены будто душистыми цветами, удлинёнными чашечками алого цвета, лишёнными запаха, которые крестьяне называют лавровыми розами и вкушение которых смертельно для животного.

 Измученный такой неудачей, отказавшись от надежды на спасение, я потянулся отведать этих роз. Но пока я не спеша готовлюсь сорвать их, юноша, как мне казалось, огородник, чьи овощи я все уничтожил, узнав о такой потраве, прибежал с палкой и, набросившись на меня, начал дубасить так, что, наверное, заколотил бы до смерти, если бы я не оказал себе помощи. Задрав круп вверх, я стал лягать его задними ногами, и, когда тот, избитый, повалился на косогор, я спасся бегством. Но тут женщина, по-видимому, его жена, едва завидела сверху, что он повержен на землю и еле жив, бросилась к нему с причитаньями, очевидно желая возбудить к себе сострадание, чтобы погубить меня. Все жители деревни, встревоженные её воплями, сзывают собак и науськивают их, чтобы те, разъярившись, бросились на меня и разорвали в клочья. Теперь уж я был уверен, что смерть - недалека, когда увидел выпущенных на меня псов, таких огромных и в таком количестве, что с ними можно было бы на медведей и львов выходить. Ввиду таких обстоятельств я, отбросив мысль о бегстве, рысью возвращаюсь в конюшню, куда нас поставили. Тут они, с трудом удерживая собак, поймали меня и, привязав ремнём к кольцу, избили бы до смерти, если бы мой желудок, сузившийся от болезненных ударов, переполненный овощами и страдающий истечением, не выпустил струёй навоза и не отогнал их от моих уже пострадавших лопаток. Одних - обрызгав отвратительной жидкостью, других - обдав запахом гнили.