Метаморфозы (СИ)

- С твоей стороны это справедливо и человеколюбиво так поступать - лучшие части каждый день красть и, продав их, прикапливать денежки, а потом требовать, чтобы остаток делили поровну. Если тебе не нравится вести общее хозяйство, можно в этом пункте разделиться, а в остальном сохранить братские отношения. Потому что, как я посмотрю, если мы будем так долго дуться друг на друга из-за пропаж, то можем и поссориться.

Другой сказал:

- Мне нравится такая наглость: ты у меня изо рта выхватил эти жалобы на ежедневные покражи. Хоть я и был огорчён, но молчал всё это время, потому что мне стыдно было обвинять брата в воровстве. Отлично, мы оба высказались, теперь нужно искать, как помочь беде, чтобы наша безмолвная вражда не довела нас до боёв Этеокла с Полиником.

Обменявшись упрёками, оба заявили, что не совершали обмана, кражи, и решили соединёнными усилиями найти разбойника, причиняющего им убытки. Казалось невозможным, чтобы осёл, который один оставался дома, мог питаться такими кушаньями, или чтобы в их каморку залетали мухи величиной с гарпий, похищавших некогда яства Финея, а между тем лучшие части не переставали пропадать.

Тем временем, вкушая от трапез и досыта наедаясь людскими кушаньями, моё тело раздобрело, кожа от жира стала мягкой, шерсть залоснилась. Обратив внимание на ширину моей спины, и замечая, что сено каждый день остаётся нетронутым, они стали за мной следить. Они заперли двери и сделали вид, будто идут в бани, сами же через дырочку принялись наблюдать, и, увидя, как я набросился на стоявшие кушанья, они, забыв о своих убытках, разразились смехом. Зовут одного, другого, наконец, собрали толпу товарищей-рабов полюбоваться прожорливостью вьючного скота. Такой на всех напал хохот, что он достиг даже ушей проходившего невдалеке хозяина.

Заинтересовавшись, над чем смеётся челядь, и узнав, в чём - дело, он, взглянув в дырку, смеялся так долго, что у него нутро заболело, а потом, открыв дверь, вошёл в комнату, чтобы посмотреть поближе. Я же, видя, что судьба улыбается мне ласковее, чем прежде, - весёлое настроение окружающих внушало мне доверие, - не смутившись, продолжал есть, пока хозяин, развеселившись от такого зрелища, не отдал приказ вести меня в дом, больше того - собственноручно ввёл меня в столовую и, когда стол был накрыт, велел поставить передо мной блюда кушаний, к которым никто ещё не прикасался. Хоть я уже и порядочно подзакусил, но, желая заслужить его внимание и расположение, набрасываюсь на еду. Тогда начинают ломать голову, придумывая, какие блюда меньше всего могут быть по вкусу ослу, и для испытания, насколько я послушен и кроток, предлагают мне мяса с пряностями, наперчённую птицу, изысканно приготовленную рыбу. По всему залу раздаётся хохот. Наконец какой-то шутник закричал:

- Дайте же нашему сотрапезнику выпить чего-нибудь!

Хозяин поддержал:

- Шутка - не так глупа, мошенник. Может статься, что наш гость не откажется осушить чашу вина на меду. Эй, малый! Вымой этот золотой бокал, наполни его медовым вином и поднеси моему нахлебнику. Да передай заодно, что я первым выпил за его здоровье.

Ожидание сотрапезников дошло до крайнего напряжения. Я же, не испугавшись, подобрал нижнюю губу, сложив её наподобие языка, и осушил чашу. Поднимается крик, и все желают мне доброго здоровья.

Хозяин остался доволен, позвал своих рабов, купивших меня, и, приказав заплатить им вчетверо, передал меня своему вольноотпущеннику, человеку зажиточному, и поручил ему со вниманием ухаживать за мной. Тот обращался со мной ласково, кормил свойственной людям пищей и, чтобы ещё больше угодить патрону, обучал меня лежать за столом, опершись на локоть, затем бороться и даже танцевать, встав на задние ноги, наконец, отвечать кивками на вопросы, наклоняя голову вперёд в случае моего желания, откидывая её назад в противном случае. Если же мне хотелось пить, я смотрел на виночерпия и, подмигивая ему, то одним, то другим глазом, требовал чашу. Конечно, научиться всему этому мне было нетрудно, даже если бы никто мне не показывал. Но я боялся, как бы в случае, если бы я без учителя усвоил себе повадки человека, большую часть моих поступков не сочли за дурное предзнаменование и, изрубив на куски, как какое-то чудовищное знамение, не выбросили на поживу ястребам. Повсюду обо мне пошла молва, так что мои способности приносили честь и славу моему хозяину.

- Вот, - говорили про него, - владелец осла, разделяющего с ним трапезу, осла борющегося, осла танцующего, осла, понимающего человеческую речь и выражающего свои чувства знаками.