Метастансы (сторона А)

Уговаривал Лоркою,

И Икаром потел

Всласть диванил по-байроньи

Джойсом драил бедро.

И кухаркам, и барыням

Выпадало «зеро».

Был героем и клоуном

Среди мыльных мальвин,

Были ночи разломаны,

Дни из трёх половин.

Да и ныне подстрочником

Прошмыгнёт злой задор.

Даниилу — заточинку,

Родиону — топор.

Меж форзацев и титулов

Переплющил судьбу.

Мне кредитов не выдали

Под залог блудных букв

Петь хоралы вдоль улицы

И псалмы над толпой.

Кабарю под Кустурицу —

Освяти мой запой!

Овертайм — 3

Многие бумеранги не возвращаются

Выбирают свободу.

Станислав Ежи Лец

Распеленали под дождём,

Пропели: «Выживешь»

И прошипела: «Подождёшь»

Чертовка рыжая.

И распинали не пинком —

Плевками хлипкими.

И кровь — не кофе с молоком,

А чай со сливками.

Презерватив — не макинтош,

Аборт — не выкидыш.

Ещё не пели: «Подытожь»,

Бубнили: «Выберешь».

Меня ты выбрось из башки,

Не убаюкивай.

Я не пришью себе кишки

Мисимы Юкио.

Ни храм, ни маска не по мне —

Златая исповедь.

Давай играть не в «кто главней»,

А в «кто здесь выстоит».

Пусть «выше-ноги-от-земли»

Не жди с травы углей.

Чем тоньше горло для петли,

Тем вены выпуклей.

А красить паруса — мура,

Найди сама меня

Я тоже с виду — самурай,

В халате мамином.

Пусть ночь японская тиха

И ветер маленький.

Я все равно начну пихать

Калоши в валенки.

И пусть во мне гниёт нора —

Душа не выльется

Ведь мне твоё «саёнара»,

Как спирт из мыльницы.

Меня не выкуришь чумой

Не выпнешь вирусом.

Ты ж не закажешь: «Отче мой»

Кастратам с клироса.

Я покемарю в скорлупе

До свиста рачьего.

Люби людей, они глупей

И подурачливей.

А я в дырявом кимоно

В петлице — сакура.

Пойду глядеть своё кино

На Фудзи, на гору.

Про то, как десять негритят

Дурили ронинов.

Как бьётся солнышко в костях

Незахороненных.

А ты ступай в свою избу,

Свернись калачиком.

Я приплыву к тебе в гробу

Японским мальчиком.

Ты будешь долго почивать

Да сны насиловать.

Но на моё «коничива»

Ответишь: «Милую!»

ЗЧМТ (2015—2017)

Монолог Онегина

Пусть не понять, что быстро вырос

Из потных нюнь до скользких ню,

Но, как детей несут на вырез,

Я, словно знамя, нёс херню

Среди купален и шахматен,

В парсеках, милях и часах.

Я просто честь свою лохматил

Чтоб эго в джинсах почесать

Ведь не писал я, как хуликал

Папаша в клювик голубя.

Я стал не отражаться в ликах,

Мстя за себя и за себя.

И, как Пьеро, в трусах Адама

Я ждал Джульетту в Эльсинор

Ну, поцелую и отдам вам

Как цент фальшивый в казино.

Но вы же, расчленив укором

Хоть каплю жалости храня

Ни буквы вспомнив из меня —

Я буду счастлив приговором

Но где-то там (мизинец — вверх!)

В эфирном круглом уголочке

Я поименно вспомяну

И вот, мой бог, тогда воткну

Я в горло каждому по строчке!!!

***

Будь ласка, отсоси мне голос

Чтоб он завял, обмяк, обвис

Я стану плачущим монголом

Среди рыжеющей любви.

Наплачь мне тазик донкихотов

И напои детей у рва.

Чтоб имитируя охоту,

Я смог тебя не целовать.

Чтобы вообще не смог светильник

Угаснуть. Стухнуть насовсем.

И мой нательный пепел Тилю

Стучал по рёбрам «рубль-семь».

И пусть «прыг-скок», и пусть «семь-сорок»

И пусть в час-десять — на укол.

Дай лапу — на последней ссоре

Я насвищу тебе «The Wall»

Под маской плюшевого зайца

Я не прикинусь, что узрел

Твой рваный рот на три абзаца

На зависть нудной мошкаре!

Присядь на «отл», на «откл» — успеешь,

Пошарь в Писании бельмом:

11.Не сметь блудить, не мывши шею!

12. Не блюзь, не выбелив бемоль!

И по меню: блаженны волки,

Не морща пасть: в беде, в еде.

А мальчик — у Христа на ёлке,

Там, за дровами, в темноте.

Памяти Сергея Лаптева

Шумел камыш. Буянил, выл.

Зубами клацал, бил коленом

Среди рыжеющей травы,

На почве, зноем раскалённой.

И мёрз ямщик. Рябину дуб

Манил. Она не шла, качаясь.

Твердил Бездомный ерунду,

Так и не понятый врачами.

И жеребёнок, матерясь,

Галопил, параллельно рельсам.

И чешуёй, как жар, горя,

Из моря шли гиперборейцы

Был клоун зол, факир был пьян,

Предвидя в будущем отсталость.

Ты уходя, изрёк: «Tres bien!

Допейте, что ещё осталось.

Добейте тех, кого ещё…

Допойте, гнусно караоча.

И не оплачивайте счёт —

Пускай поят за кари очи».

Ты в молодые годы был.

Рождён был хватом, сватом, братом.

И не впервой твои дыбы

Манили с неба Конокрада.

Уход-возврат, как сход-развал.

И плётство — херо, стихо, алко

Ты рай меня искать позвал,

А я привёл тебя на свалку.

Но ты придёшь, когда светло,

Когда в окошко врежут двери.

И тронешь ангела за лоб,

Шепча; «Прошу, боюсь, не верю.

Мне наплевать, что Вы не без

Греха, стиха, добра, насилья

Я увольняю Вас с небес.

Урок окончен. Сдайте крылья»

«Они — близняшки», — скажешь ты,

Притопав голым на молебен, —

«Глаза, молящие о хлебе,

Глаза, просящие пизды».

Памяти Василия Якупова

Февраль, Февраль… Опять достать и плакать?

Зависнуть на «бессилье-точка-ком»?

Как будто скрипку грубо черным лаком…

Как будто Рафаэля наждаком…

Февраль, ты — враль. Давай, валяй, ври горше.

Повыгоняй печалек из норы.

Как будто в душу кислоты пригоршню

Швырнули, чтобы вытравить нарыв.

Пляши, Февраль. Меняй смешные позы.

Пой, соловей, пока не вдрызг осип.

I wanna drink your cup of dirty poison.

Ты только чашу мимо не неси.

Ты знал, Февраль, что при такой оферте