Метель

– Я здесь не причём, клянусь! – слезливо уверял хриплый фальцет. – Подполковник велели – запрячь твою гнедую кобылку в подводу. Разве с ними поспоришь? Себе дороже…

– А что же наш Иван Павлович? – недоверчиво поинтересовался густой бас. – Не заступился? Промолчал?

– Заступишься тут, как же! Эти гусары – хуже диких зверей! Если что не по-ихнему – сразу же дают в зубы, имени и прозвища не спрашивая. Могут и кнутом – ни за что, ни про что – ободрать…

– Попридержали языки, рожи кандальные! – рявкнул Пётр во весь объём лёгких. – Ещё раз услышу – что гадкое про гусар – покалечу сразу же! Руки и ноги переломаю! Без штанов, с голыми жопами, ободранными до самых костей, отправлю осваивать знойную Африку! Скормлю голодным крокодилам и кровожадным львам, мать вашу…

Тут же, через секунду-другую, установилась абсолютная тишина: даже лошади перестали всхрапывать, а чёрная воронья стая – словно бы испугавшись чего-то – торопливо и бестолково рванула к югу.

– То-то же! – довольно усмехнулся Петька. – Знай наших! Разбаловались, понимаешь, блин утренний! Сталина на вас, болтунов праздных, нет…

Он – неторопливо и расслабленно – обходя по широкой дуге банный «комплекс», немного прогулялся по двору, вскоре вышел к давешнему пруду с полыньёй и невольно присвистнул:

– Ничего себе, мать моя, мечтательница наивная! Картина маслом, однако. Называется – «Рыбацкий сюрреализм 1812-го года, Россия, окрестности городка Малоярославца».

На толстом берёзовом чурбаке, установленном рядом с квадратной прорубью, сидел вчерашний юродивый. Сидел себе и рыбачил. Если, конечно же, это можно было назвать полноценной рыбалкой: в морщинистых ладонях старика находилась толстая и сучковатая палка, оснащённая метровым куском верёвки, к концу которой был привязан потрёпанный волчий хвост.

Впрочем, в двух метрах от юродивого обнаружился кот Аркадий, с аппетитом доедающий золотисто-жёлтого карасика.

«А ещё наглые и важные умники утверждают, что, мол, русские народные сказки – это только сказки. Мол, голословные выдумки и придумки, не более того…», – пафосно возмутился внутренний голос. – «По факту получается, что в каждой сказке – только малая доля сказки…».

Подойдя к странной парочке (карася не считая), Пётр вежливо поздоровался:

– Всем доброго утра, господа хорошие! Как клёв сегодня? Есть, чем похвастаться?

– Мяу! – важно отозвался Аркаша.

– Доброго здоровья тебе, Странник! – повернув голову, радостно улыбнулся юродивый. – Вижу, что у тебя всё хорошо…. Спрашиваешь, как клюёт? А вот, сам посмотри, в корзинке.

Петька заинтересованно склонился над стареньким берестяным туеском и восторженно хмыкнул:

– Смотри-ка ты, караси – и золотистые, и серебристые, а ещё пескари, ерши, ратаны. Знатно, поздравляю от души! – немного помявшись, поблагодарил: – Большое спасибо тебе, дедушка!

– За что? – удивился старик.

– Как же. Излечил ты меня вчера от близорукости. Все теперь вижу…. Ты, наверное, волшебник? То есть, добрый колдун?

– Я здесь не причём. Небеса благодари. Если понимаешь, о чём тебе толкуют…. Может, ещё что-то хочешь узнать, отрок проходящий? Хочешь, так спрашивай. Не молчи зазря.

Подумав, Пётр торопливо, обламывая ногти, расстегнул верхние пуговицы полушубка, ментика и доломана, и, оттянув вниз ворот нательной рубахи, ткнул пальцем в извилистый, светло-зелёный шрам:

– Ты, дедуля мудрый, случайно не встречал – в своей долгой жизни – людей с такой отметиной?

– Встречал, конечно! – в очередной раз беззубо улыбнулся юродивый. – Странники, они ребятки занятные, умные, много чего повидавшие на Пути жизненном. С ними приятно поболтать, поспорить…. Подожди немного, отрок проходящий…. Кажется, клюёт!

Старец насторожился и подобрался, тут же став похожим на лесную, битую-перебитую пятнистую рысь, застывшую на толстой развилке сосны в ожидании вожделенной добычи. Из скучно-серых туч незамедлительно вынырнуло светло-жёлтое, бесконечно любопытное солнышко, жадное до разных нестандартных зрелищ.

Последовал резкий рывок толстой палкой, и перед Петькиными сонными глазами мелькнула необычайно красивая, переливающаяся – в скупых солнечных лучах – всеми цветами радуги крупная рыбина, держащаяся ртом (губами, зубами?) за белёсый кончик волчьего хвоста. Рыба – через краткое мгновение – сорвалась со звериного хвоста и, отчаянно дёргая-колотя хвостом, запрыгала по берегу пруда, поднимая в воздух мельчайшую снежную пыль…

– Линь! – невозмутимо констатировал юродивый. – Очень редкая рыба для этих мест, – приглашающее кивнул седовласой головой коту: – Давай, Аркаша, друг мой хвостатый, вкушай! – пояснил для Петра: – Сей прожорливый, но очень, при этом, разумный кот обожает линей. Предпочитает их всем другим рыбам.