Метель

«Видите ли, очень редкая рыба для этих мест!», – недоверчиво хмыкнул про себя Петька. – «Пруд-то, блин, совсем крошечный! Общей площадью метров пятьдесят-шестьдесят квадратных, не больше…. Откуда, вообще, здесь взялась рыба, особенно крупная? Не говоря уже о дурацком волчьем хвосте…. А, может, здесь и нет никаких особенных чудес? Например, серый мех хвоста был заранее пропитан каким-нибудь специальным, очень ароматным и питательным составом, а его белёсый кончик – самую малость – намазан каким-нибудь сильнодействующим клеем?[18] Чем не версия, чётко объясняющая данный сказочный казус?».

Вслух же он вежливо повторил свой последний вопрос, предварительно поинтересовавшись именем старика.

– Имя у меня простое, природное и ничем незапачканное, – непонятно ответил юродивый, а после короткой паузы добавил: – Вьюга.

– Вечером вьюга поднимется? – уточнил Пётр.

– Нет, сегодня будет на редкость тихий вечер. Добрый такой, уютный и безвредный. Это меня так зовут – Вьюга…. Что же до Странников…. Про одного из них, приметного, который проживает недалече отсюда, тебе – при встрече – расскажет друг.

– Друг?

– Друг. С которым ты пировал прошедшей доброй ночью. Про которого пел добрые песни. Я слышал. Не ушами, душой…

– Ты говоришь про подполковника Давыдова?

– Про него. Про Дениса Васильевича…. А ты, Странник, ничего, часом, не забыл? Может, что-то важное – из услышанного утром – случайно пропустил мимо ушей? Такое частенько случается…. Люди, они ужасно безалаберные и невнимательные создания. Подумай хорошенько, подумай…

Пётр нахмурился, понимая – на уровне подсознания – что Вьюга прав, и было нечто, на что он легкомысленно не обратил внимания.

«Чёрт меня побери! Ведь в багажнике джипа лежат дорожные сумки – твоя, братец, Глеба и Ольги!», – первым прозрел внутренний голос. – Мужики их обязательно – из природного русского любопытства – откроют и ознакомятся с содержимым. И если, даже, ничего и не украдут из шмоток, то обязательно потом расскажут об увиденном – всем встречным и поперечным. Приукрасят, естественно, как и полагается в таких случаях. По округе пойдёт ненужный шум, поползут цветастые и самые невероятные сплетни…. А, главное, в сумках лежат документы! По крайней мере, паспорт на имя Бурмина Петра Афанасьевича, 1972 года рождения, там точно имеется…. Надо срочно, в обязательном порядке, ехать туда и изымать все (все-все!) документы и вещи, принадлежащие двадцать первому веку. В обязательном и непреложном порядке! Попадётся ещё, не дай Бог, на глаза Давыдову твой российский паспорт, придётся тогда – в спешном порядке – ударяться в бега…. То бишь, упрямо бродить по местным безлюдным холмам, терпеливо дожидаясь фиолетовой и бесшумной метели…. Естественно, что при таком пиковом раскладе о прекрасной и трепетной Марии Гавриловне придётся позабыть навсегда…. Позабыть – навсегда?».

– Спасибо тебе, дедушка Вьюга, за всё! – Петька отвесил необычному старцу низкий и почтительный поклон. – Спешу! Дела навалились – важные, неотложные, заковыристые. Ты, случаем, не подскажешь, где сейчас можно найти станционного смотрителя? Ивана Павловича?

«О, и в Жабино имеют место быть странные и фатальные совпадения!», – вновь оживился внутренний голос. – «Здешнего станционного смотрителя кличут Иваном Павловичем. Профессора-уфолога Гафта звали (зовут?) так же…. Кстати, если хорошенько вдуматься, да ещё и подойти к данной ситуации с философской точки зрения, то Иван Павлович – из далёкого двадцать первого века – тоже является «станционным смотрителем». В глобальном понимании этого термина, естественно…».

Юродивый уверенно, без суеты, вытащил из пруда очередного упитанного золотистого карасика, небрежно стряхнул его – с волчьего облезлого хвоста – в берестяной туесок. Прищурившись, зачем-то посмотрел на солнце и – без тени сомнения – оповестил:

– Смотрителя сейчас ищи возле старого курятника. Это сразу за большим складом, где хранится ямщицкий скарб и запасы овса. Всё, Странник, иди! Плохо, когда прощание затягивается…. Да не забудет тебе Бог всемогущий! Пусть поможет найти верный жизненный Путь…

– Мяу! – важно подтвердил чёрно-белый кот Аркадий.

Станционный смотритель стоял – спиной к Петру – возле распахнутой двери, ведущей в курятник, и, держась рукой за плетёную изгородь, читал строгую нотацию кому-то невидимому:

– Что же это такое, а? Мать твою нечистую…. На два яйца меньше, чем было вчера! Воруешь, стерва толстомясая? Гнида грудастая…. Яйца выпиваешь прямо на месте, а скорлупу прячешь в лохмотьях? Ну-ка, выверни все карманы! Быстро у меня! Так тебя, шалаву прожорливую, растак!

– Не гневись, барин! – жалостливо убеждал тоненький женский голосок. – Не воровала я! Вот те крест! Напраслина это…

– А почему яиц на два меньше?

– Кто же этих несушек знает? Может, петух-гад ленится…

– Смотри у меня, Матрёна! Засеку до смерти, если завтра история с яйцами повторится. Засеку, жалости не ведая!

Петька, громко кашлянув пару раз, хмуро сообщил обернувшемуся смотрителю: