– Почти ни к чему. Есть у них в доме странноватый сосед, который вчера тоже пришел поучаствовать в поисках и настаивал на том, что он знает Офера лучше всех прочих. Я приглашу его на дополнительное дознание. Может, завтра, после того, как покончим с отцом.
– Это правильно. А кроме того, тебе ведь нужно готовиться к своей поездке, верно? Ты когда едешь?
– Через неделю. И не уверен, что еду. Подумываю это дело отменить.
– С какой такой стати? Это рабочая командировка, рассчитанная на шесть дней. Если расследование продлится, оно может проходить и без тебя. Если оно еще будет лежать на нас…
Авраам не мог поверить, что слышит от Иланы такое, да еще за минуту до того, как ему надо будет покинуть ее кабинет, потому что она торопится.
– Что значит «если расследование еще продлится»? – переспросил он.
– Все мы надеемся, что через неделю уже не будет никакого расследования, так ведь? И ты знаешь, что если дело осложнится, или нам представится, что из дела о пропавшем оно превратилось во что-то другое – скажем, в расследование убийства, – может случиться, что придется организовать специальную следственную группу и передавать это кому-то другому. От меня это не зависит. Особенно если начнется давление со стороны семьи. Может, дело передадут в специальную следственную группу. Я пока попрошу, чтобы это не влияло на твое расследование, и только если дело перерастет во что-то другое, нам придется подумать, что делать дальше. Время есть.
И это как раз тогда, когда инспектору уже показалось, что к Илане вернулась ясность высказываний… Он взглянул на нее настолько прямо, насколько мог, и сказал:
– Умоляю, не забирай у меня это дело. Полчаса назад мне хотелось попросить тебя передать его кому-то другому, но ты ведь знаешь, что это меня раздавит. Это мое дело. Мое расследование с той самой минуты, как мать Офера вошла в участок, и оно должно оставаться моим до тех пор, как я не разыщу мальчишку и не верну его домой.
У него в распоряжении неделя. Илана сказала это прямым текстом. Если до его поездки не возникнет каких-то решений, то, вернувшись из Брюсселя, он увидит это дело в чужих руках. Даже если и не будет создана специальная следственная группа под управлением кого-то поглавней или дело не передадут в Тель-Авив, кто знает, что за его недельное отсутствие успеет наворотить этот Шрапштейн, и не воспользуется ли он моментом, чтобы оттеснить Авраама от Офера. Мысль о том, что дело закроют именно в ту неделю, когда он будет в Брюсселе, привела инспектора в ужас.
Он поехал в участок через Яффу и остановился у пекарни Абулафии, купить самбусак с сыром. Рейс 382 «Эль-Аль» из Милана прибывает в 10.50 вечера. Можно подождать отца Офера в зале прибывающих и сразу же отвезти его в участок. Или же дать ему провести ночь с семьей и пригласить наутро. А то и просто явиться и постучаться в дверь их квартиры, туда, где Офер был в последний раз перед тем, как исчезнуть. Неплохо бы увидеть там их обоих вместе – и мать, и отца. Хану Шараби Авраам не видел с пятницы. Может, в присутствии мужа она как-то расслабится и еще что-нибудь расскажет про сына. А еще инспектору хотелось заглянуть в лицо отца и представить себе, как будет выглядеть Офер в его возрасте. Хотелось зайти с ним в комнату Офера, усесться рядом на кровать мальчишки, открыть вместе ящики, которые он открывал в пятницу… Сможет ли Авраам, глядя на лицо отца, рассмотреть его сына и увидеть его жизнь более зорко, чем при наблюдении за матерью? Разве это не всегда так? А после беседы с отцом у них в доме он может подскочить к тому соседу. Нужно было раньше вспомнить о нем и назначить с ним встречу, удостовериться, что он будет дома…
Как только инспектор заехал на стоянку участка, зазвонил его мобильник. Номер был незнакомый.
– Могу я поговорить с уважаемым инспектором полиции Авраамом Авраамом?
Полицейский узнал этот голос, хотя не слышал его по крайней мере полгода. И пожалел, что взял трубку.
– Слушаю.
– Привет, Авраам-Авраам, говорит Ури-Ури из Шабак-Шабака. – Смех позвонившего путал, сбивал с толку – этакий детский хохоток. – Звоню вам по поводу пропавшего-пропавшего.
Инспектор отвел машину на стоянку и остался сидеть в ней.
– Вы со мной?… Не обижайтесь! Вы же знаете, я смеюсь только потому, что испытываю к вам дружеские чувства. С тех пор, как израильская полиция поставила на ведущие должности дамочек, следователи стали ужас как чувствительны, вам не кажется?