Метод римской комнаты

– Что вы можете сказать о докторе Бессонове? – возможно беспечнее поинтересовался Ардов.

– Любопытный тип! – легко отозвался Чептокральский, ковыряясь в зубах. – Я его интервьюировал. У него милая дочка. Такая, знаете ли, чуть-чуть эмансипантка. Медицинское образование, идеи новой формации…

– Эмансипантка в шляпном салоне?

– А что тут такого? – Чептокральский добродушно рассмеялся. – Она интересная барышня, так что все эти шляпки, брошки…

Неожиданно репортер умолк, остановив взгляд на камее, лежащей на столе.

– О господи! Да ведь это же было на ней! Возможно ли поверить?!

Мужчина схватил камею и поднял на сыскного агента потрясенный взгляд.

– Неужели это наша эмансипантка?

– Знаете что, Чептокральский, – проговорил Ардов после паузы, – укажите-ка в вечернем выпуске вашей газеты, что полиция располагает сигналетическим портретом преступника, составленным со слов свидетелей по методу французского криминалиста Альфонса Бертильона. Ознакомиться с изображением можно во втором участке Спасской части.

Чептокральский выхватил блокнот и принялся записывать поручение.

– Феноменально! – пробормотал он. – Передовые методы, господин Ардов? Похвально, похвально… Позволительно ли взглянуть на изображение преступника?

Ардов выразительно посмотрел на собеседника.

– А, понимаю, – заговорщицки улыбнулся репортер. – «Ловить на приманку»? Отличная идея. Заманить преступника прямо в участок! А вы не такой простак, Ардов, как можно было подумать с первого раза.

Илья Алексеевич подвинул к Чептокральскому лежащую на столе ассигнацию.

– Благодарю за помощь. Надеюсь, этого достаточно?

Глава 14 В участке. Гвоздь

В участке тем временем бурлила привычная жизнь. Околоточный надзиратель Свинцов разбирал вечерний улов: в кутузке тюмарили отловленные им лермаки[14] с гужбанами[15], а у специального бертильонажного станка стоял с разведенными руками невысокого роста рябой мужичишка, хозяин мелочной лавки Емельянов. Голова его была прижата затылком к столбу с делениями, а взгляд опрокинут куда-то в сторону, словно из верхнего угла приемного отделения на него был наставлен грозящий перст высшего судии.

Африканов приставил к уху задержанного страшного вида ржавый кронциркуль, рассмотрел показатель на шкале и объявил Облаухову, который стоял тут же за конторкой и заполнял карточку:

– Длина левого уха – 0,098.

Африканов слегка отстранился, как обычно делают художники, оглядывая холст на мольберте.

– Форма овальная… – заключил он. – Оттопыренность средняя. Мочка – треугольная.

Облаухов, шевеля губами, заносил данные в соответствующий раздел уже частично заполненного документа. Африканов бесцеремонно раздвинул мужику веки.

– Окраска левого глаза желтовато-зеленая.

– Какая оттопыренноcть? – подал голос Облаухов: он явно не поспевал.

Все это время Свинцов стоял напротив задержанного и молча смотрел ему в лицо тяжелым, осуждающим взглядом. Мужичишка заметно нервничал.

– Не виновен, ваше благородие, – прошептал он, отворачивая лицо, словно борода полицейского обжигала его огнем.

– А если я тебе сейчас этот гвоздь в ж…

Околоточный надзиратель не успел закончить мысль, потому что в участок вошел пристав.

– Свинцов, что там у тебя? – без всякого интереса спросил Троекрутов, намереваясь без задержки продвинуться к себе в кабинет.

– Вот, ваше высокоблагородие, – браво отозвался околоточный и показал кованый гвоздь. – Хозяин лавки Емельянов. Продал прислуге коллежского советника Ухватова хлеб с запеченным в нем гвоздем.

Присутствие в деле чиновника шестого класса обеспокоило пристава. Коллежский – это, конечно, не тайный советник, но и не какой-то там синодский регистратор.

– Тот едва зуб об него не сломал, – довершил доклад Иван Данилыч.

Троекрутов подошел к бертильонажному станку.

– Каким еще гвоздем? – спросил он как-то растерянно, по-детски.

Свинцов передал трехгранный кованый гвоздь Троекрутову, тот повертел его в руках и вдруг гаркнул так, что звякнули стекла и заржала кобыла за окном.

– Совсем обалдел, Емельянов?

Мужичишка, как подкошенный, рухнул на колени, едва не потеряв сознание от ужаса, и принялся истово креститься.

– Невиновен! – зашептал задержанный. – Вот-те крест, невиновен!

Свинцов с Африкановым бросились оттаскивать Емельянова от пристава. Очередь просителей вздрогнула, словно каждого в ней шибануло током. Какая-то баба от неожиданности уронила корзину с яйцами, которую невесть зачем приволокла в участок. Из соседнего помещения на крик прибежал фон Штайндлер и, оценив картину, тоже бросился усмирять преступника, навалившись ему на ноги.

– Ты зачем гвозди в хлеб суешь? – продолжил орать Троекрутов.

– Невиновен! – еще сильней запричитал бедолага. – Прости, прости, ваше высокородие! Христом Богом молю.

Емельянов изловчился и ухватил пристава за сапог, но Свинцов с Африкановым ткнули его по разу в бока и оттащили обратно к измерительной стойке.

– И как это тебе в голову твою дурную мысль такая дикая пришла? – не унимался пристав. – Гвоздь! Гвоздь!!! – Он показал улику присутствующим. – Это же форменный террор, разве нет?