Метро

Двери в сторожке открыты. Рука человеческая из-за створки торчит, в асфальт пальцами вцепилась. Рядом трансформаторная, желтая табличка с молнией на двери. Двухэтажный центр с радистом-молчуном. Что тут охранять? Зачем тут два «Урала» стояли? Зачем ветряки строить? Зачем яму копать экскаватором? Людей из метро гнать? Собак кормить? Беглецов разыскивать?

Скрипели ветряные мельницы, производили электричество, наполняли им щитовую, заряжали чертовы вышки.

Мололи души в муку, жизни в пыль.

Скрипели, скрипели нудно, наматывали Артемовы кишки на свои лопасти: ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии, ииии.

Глухие бесполезные вышки торчали над головой.

Ииии, ииии, ииии, ииии, ииии!

Он вскочил, захромал со всей скоростью, какая в нем от ненависти взялась, к трансформаторной. Снес прикладом замок, пнул дверь — та загудела треснутым колоколом — ворвался внутрь. Вот щит: лампочки, выключатели.

Глупо, неловко ткнул стволом в щиток. Хрустнули лампочки.

— Зачем, суки?! Куда вам столько света?!

Перехватил автомат, взял его как палку, как дубину — и прикладом врезал по щитку с размаха.

Брызнул пластик, брызнуло стекло, полетели на пол вышибленные предохранители, погасла лампочка.

Взял пучок цветных, словно детских, проводов, рванул на себя.

Внутри у Артема горело, внутри все скручено было, сжато; и не отпускало никак. Хотелось истребить тут все до конца, разрушить до основания, раскурочить эту блядскую бессмысленную станцию, пустить ток от мясорубок лучше в землю, в солнце, в космос.

Слезы бы помогли. Но в глазах что-то умерло, и слезы не могли пойти.

— Эй! Сюда! Артем!

Он вышел из потухшей трансформаторной на улицу — натянутый, неудовлетворенный, так и не освободившийся ни от мерзости, ни от глупости, ни от мрака. В ушах звенело. Во рту опять было ржаво от крови.

Увидел, как от растопыренной японки машет ему руками Савелий.

Почему-то на нем не было противогаза.

— Что?! — крикнул Артем, чтобы перекрикнуть звон.

Сталкер ответил что-то шепотом, неслышно, позвал Артема жестом. Тот побрел к машине.

— А?!

— Сюда иди, балда!!!

Морщины у Савелия на лице сложились странным узором. Вроде бы он улыбался. А вроде бы ему и было непереносимо жутко. Улыбка у него была сумасшедшая, и блестела железом.

— Что?!

— Не слышишь?!

Артем наконец доковылял. Нахмурился. Что еще?!

Из машины, изнутри что-то… Что-то…

Он ошалело оглянулся на сталкера, прыгнул на переднее сиденье, трясущимися руками мимо кнопок стал искать: как тут погромче?!

— Это диск твой?! Издеваешься, сука?!

— Дебил! — смеялся, заглядывая внутрь через открытое окно, Савелий. — Продиджей от Ледигаги отличить не можешь?!

Из колонок лилась музыка.

Негромкая, нечеткая, спутанная с шипением — и непохожая совсем на ту музыку, которую Артему приходилось слушать в метро. Не гитара, не разбитое пианино, не заунывные басовитые гимны о Дне победы; какие-то смешные кривляния, а не музыка — но бойкие, заводные, живые. Хотелось пританцовывать под эту песню. А поверх шло знакомое: фффффшшшшхххх… Это радио было, а не диск. Точно радио. Музыка! Не позывные, а музыка! Люди где-то музыку слушают! И ставят! Не говорят: мы тут выжили кое-как, а вы там выжили? А ставят музыку, чтобы другие люди под нее танцевали.

— Что это? — спросил Артем.

— Это, блядь, радио! — объяснил ему Савелий.

— А какой город?

— А хер знает, какой!

Артем вжал кнопку, поменять частоту. Вдруг еще где есть?

И сразу настроился. Сразу же настроился. Через секунду!

— Прием-прием! Это Петербург, это Петербург…

Тут нельзя было ответить, так что Артем сразу погнал вперед. Что-то на неизвестном языке закурлыкало, таком, будто человек грибов в рот напихал и говорить пытается.

— Английский! — пихнул его в простреленное плечо Савелий. — Английский, ты сечешь?! Даже эти суки уцелели!

Кхххххх…

— Бехлин… Бехлин…

— Казань… Как слышите? Слышу хорошо! Тут Уфа…

— Владивосток — острову Мирный…

Шшшшшххххфффф…

— Приветствуем свердловчан и область… Кто слышит…

Артем — насосавшийся эфира, пьяный — отвалился от приемника. Вытаращился на сталкера, заплетающимся языком еле смог:

— Это как? Это что случилось?! Как это?!

— Ты что сделал?!

— Я сломал… Щитовую… Обесточил, наверное? Хотел обесточить.

— Вот и обесточил.

— Я не… Не понимаю.

— А что тут еще может быть?!

— А? Что?!

— Это что за вышки, по-твоему?!

Артем выпал из машины, запрокинул голову, посмотрел на подпирающие небо антенны. Они с виду были такие же, как полчаса назад; только теперь дохлые.

— И что?!

— Ну ты их выключил, балда, и радио стало! Вся земля открылась! Это что значит?!

— Не знаю. Не знаю!

— Это глушилки!

— Что?!

— Глушилки! Создают помехи! По всем частотам шум дают на полную мощность!

— И как это?

— И глушат весь эфир! Все! Весь мир! Как в советское время!

— Весь мир?

— Нээ тупы ушэ… — слабо попросил с заднего сиденья Леха незакрывающимся ртом.

— Весь мир, брат! Весь! Ты хоть понял, что весь мир живой?! Мы только думаем, что его нету! Поэтому и думаем! А он — есть! Ты — это — понял?!

Глава 16. Последний сеанс

— И фто с эъим деуать? — спросил Леха, через силу ворочая прикушенным языком.

— Как что?!