Метро

Он уже говорил четко, как будто с диска играл.

Из толпы даже редкие знакомые теперь щурились на Артема как на чужого, как на ядовитую тварь, которую раздавить.

— А что насчет Москвина? — спросил Мельник.

— Насчет Москвина, — повторил за ним Летяга. — Насчет Москвина такая история. Артем меня вытащил из бункера, когда мы против Корбута с его спецами там сидели. Когда Десятого похоронили, Андроида, Ульмана, Рыжего, Антончика…

— Я всех помню, — перебил Мельник. — Не надо.

— Вы их всех помните, да. У вас этот список. Мы все видели. И я чуть не сдох сам. И Артем мне сказал: ты понимаешь, что мы вот привезли патроны, двадцать тысяч патронов — красным? Москвину? Мы их привезли сукам, которые наших пацанов убивали? По приказу Мельника. Я понял. Мы их память продали. Понял, зачем они умерли. Ни за чем. Что политика.

— Летяга!

— Что политика важней. Что вчера война, а сегодня мир. Жалко, что пацаны все сдохли зря и вчера, когда была война, потому что сегодня же мир. Сегодня мы этим мразям двадцать тыщ патронов зарядим, чтобы они завтра ими нас оставшихся выкосили, когда будет снова война.

— Хватит!

— А потом Артем говорит: а нету вообще никаких красных и никаких фашистов. И никакого Ордена нет. Есть только одна какая-то структура. Невидимые наблюдатели. Или хер знает кто там, без разницы. И мы один отдел этой структуры, а красные — другой. И это ненастоящая война была, и оборона бункера — херня. Это все спектакль. А я думаю — а водку с мертвыми нашими пацанами пить — тоже спектакль?!

— Летяга!

— Пускай говорит! — закричали в толпе. — Слово дай ему! Летяга наш! Наш человек! Не затыкай!

— Освободи его! Что за тема?!

— Так, Летяга закончил… Я, между прочим, обе ноги…

— И Артем говорит — а вот Ганза в бункере где была?! Почему они нам людьми только потом помогли? А не когда мы просили их?! Не на это он ноги-то поменял?

— Летягу в командиры! — заревел кто-то.

Тут клюкнуло что-то быстрое, и Летяга брызнул красным на белую красивую стену за собой. Брызнул, ослаб, сел и лег лицом в пол. Затылка у него не стало, вместо затылка сделалась мясная воронка.

И у Артема такая же сделалась где-то в душе сразу.

— Летяга!!!

— Летяаааага! Ганза это!!!

— Бей Ганзу!

Кто-то с лету снес Мельникову коляску, он выпал на гранит неподалеку от густой лужи, стал дрыгать лапкой как перевернутый на спину таракан, пытаясь подняться, колеса крутились, мелькали спицами, а сверху над ним уже сшибались люди, друг от друга неотличимые, но точно про себя знающие, кто тут чужой и кто свой.

Схватили Артема, оттащили, сорвали ленту, дали говорить, грудью заслонили, Леху вытянули, а Артем уже — Гомера; оказались в кольце своих; дрались озверело, голыми руками — оружие никому нельзя было пронести на суд, кроме конвоя и палачей.

— Шанс! Шанс! — орал Артем Лехе в ухо, пока вырванными у конвоиров ключами тому отпирали браслеты. — Берем людей! На Цветной! И Гомера! На Рейх! В типографию! Все сделаем! Все по плану!

— Есть! Есть! — орал Леха.

Две схлестнувшиеся волны стали расходиться, отодвигаться от раскола: одна забирала с собой мертвого Летягу, другая — сучившего рукой Мельника и коляску с гнутыми колесами.

Но Артему нельзя было еще бежать со всеми вместе. Он выпрыгивал из толпы, заглядывал вокруг. Где она?!

— Эй! Эээй! — гаркнули ему с той стороны.

Схваченную за волосы, в порванной рубахе — показали ее: Аню.

— Где зачинщик?! Черного дайте нам! У нас жена его!

— Аня!

— Сюда давай, урод! Мы ей иначе пасть… Мы ее на всех тут… Понял?! Ползи к нам, паскуда!

— Не смей!

Аня елозила и кляла их; подбитый глаз уже чернел. Коричневым соском жалко и вызывающе торчала грудь.

Артем поймал за руку Гомера.

— Листовки! Про глушилки, про выживших, про Наблюдателей! Про то, как нас всех дурят! Правду! Правду, дедуль!

Гомер закивал.

— Леха! Ты его знаешь! В лицо! Бессолова! Сашин хахаль. Кроме тебя, никто! Возьми людей тут. На Цветной. Пускай эта мразь вам…

— Ну все, Черный!

— Или впустит… Или кончи его там прямо! Не трожь ее, суки!

Леха мигнул.

— Все! — крикнул Артем тем. — Все! Иду! Иду к вам! Отпустите! Ну?!

С Аней они встретились на половину секунды — между двумя полюсами черного. Встретились и разошлись.

Глава 22. Правда

Из переходов перекипало-возвращалось на Арбатскую ее отлучившееся население: кордоны, которые его держали подальше от судилища, вмешались в общую драку. Орденские раскольники отступали со станции кто куда, Артем, зажатый между чужими людьми, этого уже не видел. Но кричал всем из-за черных глухих спин:

— Мир есть! Мы не одни! Мир уцелел! Вас обманывают! Вы можете уходить из метро! Вам врут! Не верьте им!

Потом ему опять рот застегнули.

Те в Ордене, кто остался верен Мельнику, отступили к его посольству на Арбатской. Усадили полковника, смятого, на погнутую коляску и установили его на законное место — в тот самый кабинет со стопкой и списками.