Метро

– Морис действует по ее воле?

– Морис особый случай.

– Сколько у него людей?

– Пятеро всего.

– Как ты узнаешь, что они прибывают?

Толстяк сбросил скорость и резко затормозил метрах в тридцати от поворота.

– Никак. – Сказал он. – Мы просто встречаем.

– Где?

– Здесь.

– Здесь? Прямо здесь? Это северная банка?

– Да.

– И что это за место? Тут же ничего нет.

– Это важное место. Нам нужно выйти. Не веришь, посмотри на часы. Почти полночь.

Пустовалов кивнул, разрешая толстяку выйти из машины. Затем обратился к остальным.

– Будьте начеку и не медлите, если что-то увидите. Если будет сложно, значит, сложно будет и для них. Возможно, это наш единственный шанс.

Пустовалов посмотрел на Дашу, ничего не сказал, но она поняла, что он имел в виду.

Затем они вышли из машины. Толстяк стоял перед ней, глядя в сторону поворота.

– Так что такого в этом месте? – Спросил у него Пустовалов. – Почему это – северная банка?

– Это граница, дальше идти нельзя.

– Да тут нам вообще никуда нельзя из-за того дерьма, что ты сыпал в котлы с едой.

– Каюсь, – улыбнулся толстяк, – неудачно выразился. Невозможно пройти. Видишь впереди поворот? До него ты уже не дойдешь, оставаясь тем, кем являешься.

– Что это значит?

– Попробуй. – Кивнул толстяк.

– Давай-ка лучше ты.

– Я уже пробовал.

Пустовалов сделал несколько шагов в сторону поворота и почувствовал, что пол как будто наклонился. Он инстинктивно замер, и следом ощутил, что воздух словно загустел, а казавшийся близким поворот стал поворачиваться вместе с коридором, как будто стены и пол были резиновыми.

– Что там, Саня? – Послышался голос, смутно распознаваемый как голос Харитонова, только звучал он странно – низко и очень медленно:

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-т-т-т-т-т-т-т-о-о-о-о-о-т-т-т-т-т-а-а-а-а-а-а-а-м-м-м-м-м-м-с-с-с-с-с-а-а-а-а-а-а…

Последний гласный звук застыл, словно замерз, сначала превратившись в тяжелое «у-у-у», а затем и вовсе в какой-то мерзлый рев.

Прямые линии и углы скручивались самым неестественным образом, Пустовалов понял, что правила привычного мира решительно нарушаются и эти изменения затрагивают и его. Он начал испытывать жуткий страх, вопреки привычке сердце забилось как бешеное. Поворот был где-то рядом, он ощущал это по звуку, единственному, который звучал без искажения – цоканью копыт. Кто-то на копытах приближался к нему из-за поворота. Кто-то явно тяжелее обычных копытных земных существ. У Пустовалова возникло острое, непреодолимое желание избежать встречи с обладателем этих копыт и он дернулся назад. Сначала ничего не произошло, а потом кто-то схватил его сзади и будто вытащил из воды. Даша и Виктор держали его за плечи. Пустовалов тряхнул головой.

В ту же секунду стоявший перед капотом машины длинноволосый толстяк затряс головой – так быстро, что черты лица его стали расплываться, превращаясь в сплошное неясное пятно.

Виктор такое уже видел однажды. В коридоре перед ними образовался небольшой шар, похожий на шаровую электрическую молнию – не больше десяти сантиметров в диаметре. Внутри этого шара они увидели крошечные человеческие фигурки. Их было пятеро. По мере увеличения росли фигурки внутри шара, и теперь было заметно, как их трясло. Они словно преодолевали гравитационное поле Земли.

Пустовалов понял, что только в таком состоянии они будут в одинаковых условиях и как только шар достиг полутораметровой величины, начав при этом вытягиваться в эллипсоид, крикнул «сейчас!» и первым шагнул в него. Следом за ним шагнула Даша, а затем и остальные. Харитонов вошел последним, когда границы шара уже вышли за пределы стен коридора, после Кати и Виктора – в том же самом порядке, в каком они покидали вагон между Авиамоторной и Площадью Ильича.

Оказавшись внутри, Пустовалов потерял ориентиры – все привычное физическое исчезло, зрение неспособно было видеть, только размытые диагональные полосы стремительной рябью мелькали перед ним. Он ничего не ощущал – ни пола под ногами, ни падения, ни движения, ни покоя, ни боли. Даже собственных рук и ног. Более-менее различимы были только звуки – однообразный визг, идеальной звуковой дугой переходящей в тяжелый рев. Сколько длилось это состояние, понять было трудно, но внезапно Пустовалов обнаружил себя на холодном бетонном полу, грудь его обжигало знакомым холодом. Неужели… снег?