Меценаты зла

Сестры продолжали стучать и просить пустить на два голоса.

– Мы спать легли! – крикнул Кирилл.

За дверью засмеялись.

– Так мы тоже спать пришли, – сказала Мария. – Постельку вам погреть.

«Бабы здесь наглее самых неотесанных мужиков», – с ужасом подумал Громов, не зная, что ответить.

– Не в этот раз, – подал голос француз. – Нам надо отдохнуть.

– Жаль.

– Плохо.

В голосах женщин сквозило искреннее разочарование.

Стоило Кириллу задремать, как в дверь снова постучали. Почему-то все стучали, игнорируя кнопку звонка. С каждым ударом Громову все больше казалось, что стучат не по двери, а ему по голове.

Жак включил свет и подошел к двери.

– Кто? – спросил он.

За дверью была тишина. Француз приоткрыл дверь и выглянул.

Ангелина влетела в дом, оттолкнув Жака. На ней были только трусики и прозрачный голубоватый сарафан. Рыжие волосы разметались по лицу и плечам, а твердые соски недвусмысленно приподнимали ткань. Ангелина приподняла укрывающий Громова плед и юркнула к нему в постель.

Мозг отказывался верить в происходящее, а мужскому естеству было плевать – оно твердело от приливающей к нему крови. Ангелина обняла Кирилла, прижавшись к нему мягкой грудью. Когда она попыталась залезть сверху, звездолетчик вырвался и спрыгнул с кровати. Руки потянулись за формой. Ангелина обиженно надула губки и часто заморгала.

– Что тебе нужно?

– Ты мне сразу понравился…

– Что тебе нужно?! – громче повторил Кирилл.

– Я хочу тебя. Ты столько видел…

– Что тебе нужно?! – заорал Громов. Он всегда считал себя хладнокровным. Но его еще никогда не третировали женщины – и здесь он оказался слаб.

Ангелина сморщилась, словно ее заставили нюхать дерьмо.

– Семя мне твое нужно. Хочу здорового ребенка.

– Проваливай. Детей нужно зачинать в любви.

– Я сразу влюбилась в тебя…

Кирилл едва не взвыл.

– Уходи, – попросил он, одевшись полностью. С этого момента Кирилл решил снимать форму только в душе.

Оскорбленная Ангелина вышла из дома, хлопнув дверью. Громов лег поверх пледа и заставил себя заснуть.

Утром он был злой и не выспавшийся. Еще дважды ночью к ним стучались и просили впустить. Громов не реагировал, а Жак даже не проснулся.

Француз, воспринимающий пребывание в бункере как интересную игру, встал бодрым и свеженьким.

– Как думаешь, чем лучше позавтракать? – спросил он. – Бутербродами с семгой или ухой из форели?

– Я буду зеленый горошек с соевыми кусочками, – ответил Громов. – Желательно в спокойной обстановке.

– Какие вы, космонавты, нелюдимые, – пренебрежительно заметил экс-водитель . – Не зря ты сразу с Поэтом спелся.

– Я еще боевую спецшколу заканчивал, – угрожающе произнес Кирилл. – Тоже, знаешь ли, предрасполагает к мизантропии. Особенно после десятка убийств.

Француз прикусил язык и немного побледнел, став похожим на жителя Бункер-сити. Кирилл, не говоря ни слова, вышел на паркетную улицу.

В столовой сидели почти все ночные визитерши, Матвей и мужчина лет семидесяти с желтым лицом. Кирилл, поздоровавшись со всеми разом, двинулся прямиком к синтезатору. Через пару минут на его подносе красовались тарелочки с горошком, соевыми кусочками в луке и томате, свежая булка и стакан цитрусового чая с кубиком тростникового сахара.

Игнорируя приглашения, он вышел из столовой под перекрестьем удивленных взглядов.

В оранжереи пил чай с пряниками Поэт. Перед креслами-качалками появился аккуратный плетеный столик. Громов поставил на него поднос после приглашающего жеста Ивана.

Кирилл перевел кресло в стационарный режим – из краев полозьев выдвинулись четыре дополнительные ножки.

Завтракали в молчании, но без напряжения, словно старые друзья. Иван часто откладывал надкусанный пряник и записывал в тетрадь пару слов, затем делал глоток чая, ставил кружку и с остервенением зачеркивал написанное. Делал он все исключительно правой рукой. Левая была закопана в разворошенном стоге золотистых волос.

– В городке живет много людей, но у меня сложилось впечатление, что они от меня скрываются, – нарушил молчание Кирилл. – Я встречаю только женщин, Матвея да тебя с братом. Где остальные?

– На плантации.

– Что они там делают?

– Чай пьют. И летают к звездам.

Недосказанность, плотным коконом обволакивающая тему плантации вне бункера, раздражала.

– Объясни ты толком, – как можно сдержаннее попросил Кирилл.

– Не могу, – грустно ответил Поэт. – Старейшина запретил.

«Вот и первые секреты, – подумал Громов. – Хотя Матвей обещал меня туда сводить».

– С каких пор ты стал его слушать? – поддел Ивана Громов.

– Не сегодня, так завтра все узнаешь сам. Так будет правильнее, – также меланхолично ответил Поэт и встал. – Пойду в библиотеку.

Он вылил остатки чая в первый попавшийся цветок и так, с кружкой и тетрадкой, вышел из оранжереи.

«На что надеялся старейшина, освобождая нас на неделю от работы? – подумал Кирилл. – Что мы бросимся жрать, развлекаться, релаксировать? Хотя Жак наживку проглотил с удовольствием. Стоит ему забраться в постель с женщиной, и крючок будет уже не вырвать. – Тут же пришла следующая мысль. – Или придется вырывать с мясом».