Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

В Орлове Гаццурелли насчитал 1484 пленных, выявленных по лингвистическому признаку, причем немалая часть была с сильными проавстрийскими настроениями. 929 пленных попросили, чтобы их отправили в Италию, и 71 из них высказались быть готовыми вновь пойти на фронт. Риторическая проза консула сконцентрировалась на последней группе: «В этих смелых молодых людях трепещет сильная любовь к стране, делая их великими и красивыми <…>. В их черных, живых глазах читается героизм, и они переживают больше других свое заточение в то время, когда их братья сражаются, поливая кровью родную землю». Однако из 18-ти офицеров «ни один не осмелился объявить себя гласно „итальянцем“», а некоторые активно распространяли ложные сведения, чтобы убедить солдат остаться на стороне Австрии. Таким образом, тут отсутствовала движущая организационная сила, сопоставимая с той, что была в Кирсанове, где, по всей видимости, среди солдат сработала именно пропаганда офицеров в пользу Италии. В Орлове же те, кто выбирал Италию, продолжали считаться вражескими пленными, и по этой причине они становились жертвами репрессий, от которых страдали все остальные австрийские военнопленные. Например, их рационы питания были сокращены в ответ на такое же обращение с русскими пленниками в Австро-Венгрии.

Иная ситуация возникла в Омске, в Сибири, где местные власти распорядились, чтобы с приверженцами итальянского дела обращались так же, как с русскими солдатами, с заметным улучшением условий жизни. Следовательно, указания из центра, применялись (или не применялись) с большой свободой в различных местах заключения, при этом главную роль играли наклонности отдельных командиров. Однако даже в Омске ни один офицер не оказался на стороне Италии, и статистика была еще хуже: только 83 из 609 заявили о себе открыто «итальянцами». Еще более неблагоприятными оказались данные, собранные в различных областях Туркестана: только 70 из 699 желали быть отправленными в Италию.

Эти цифры вызвали недоверие в Риме, о чем свидетельствуют подчеркивания и восклицательные знаки, поставленные на отчетах в Министерство иностранных дел и в Генеральный штаб[367]. Гаццурелли пытался объяснить, как могло случиться, что только ничтожные ю% пленных приняли итальянское предложение, излагая сомнения, «переполнявшие их сердца, в которых происходила жестокая борьба чувств, настоящие трагедии души».

Вне сомнения, пленных тревожило положение семей, оставшихся в Австрии, и угроза конфискации имущества. При этом большую роль играла неопределенность в войне: Тренто и Триест были очень далеки от присоединения. Выбор в пользу Италии казался рискованным, с трагическими последствиями в случае поражения, когда «выбравшие Рим» больше не смогут вернуться в свои дома, к своей работе, не смогут воссоединиться со своими семьями. Представлялось менее рискованным ждать окончательного исхода войны, поскольку возможная победа Италии всё равно сделала бы их подданными короля. Это были совершенно рациональные причины, которые не имели ничего общего с национальными чувствами: сами пленные признавали, что, если бы итальянское предложение поступило в предыдущем году — во время великого русского наступления в Галиции, когда казалось, что до краха Австрии всего один шаг — они сразу бы сделали выбор в пользу Италии.

В своих отчетах Гаццурелли обрисовал облик итальянских пленных, который, в конце концов, был обнадеживающим с национальной точки зрения. Его суждения разбирали в первую очередь позиции тех, кто не желал выбирать Италию. За исключением тех, кого он определил как «гадюк, уже перед войной шпионивших против Италии»[368], остальные были простыми людьми, крестьянами и рабочими — даже будучи пленными, они оставались под влиянием своих офицеров, «настойчиво, день за днем внушавших этим невежественным умам абсолютную и математически верную уверенность в австрийской победе»[369]. Эти люди знали Италию только через негативный образ, передаваемый им за долгие годы венской пропагандой, но, по словам консула, в глубине души они желали «страстно стать итальянцами» и призывали к победе Рима и освобождению от австрийского ига. Такая интерпретация вскоре заполнила национальную прессу, умело задействованную группой «патриотических» пленных в Кирсанове.

Сам Гаццурелли составил краткий отчет о своих командировках в ноябре-декабре 1915 г. на страницах «Domenica del Corriere», повторно предложив поучительные эпизоды, свидетелем которых был (и которые мы находим в его официальных отчетах): иллюстрированный журнал представил их читателям как «убедительные доказательства высокого, неугасимого патриотизма, воодушевляющего, несмотря на страдания плена, наших братьев: австрийская тирания заставляла их сражаться под ненавистным флагом перед лицом противника, к которому они отнюдь не питали ненависти»[370].