Между

Захлестнуло тебя, затянуло тебя,
Затопило соленой водою.
Полюбила тебя, погубила тебя —
Все русалка, отродье морское.

Горьким хмелем волны допьяна напоит,

Одеялом лазурным укроет,
Навсегда поцелуями веки смежит —
Все русалка, отродье морское.

Кромка берега: Друст

Дахут… откуда я знаю твое имя?! Бред, безумие?! Твое тело бело, как лунный свет, податливо, как воск, и желанно, как капля воды жаждущему… нет прекраснее тебя, отказавшей Марху и готовой раскрыться для меня, как раковина раскрывает створки под ножом ловца жемчуга…

Бред! Это просто ревность. Эссилт сейчас с дядей. Нетрудно догадаться, чем они заняты в ночь Бельтана.

Поневоле начнешь выдумывать себе страстных морских дев.

В волнах «саксонской бухты» ундина плеснула с досады по воде и ушла на глубину.

Человек бы сказал: «Сорвалось».

И у морских бывает так, что клюнувшая было добыча – срывается.

* * *

…Осенние шторма были подлинным праздником для отряда Друста. Приплывут саксы когда-нибудь или нет – но сейчас они не приплывут совершенно точно. А это значит, что больше не придется давиться надоевшей рыбой, – воинов ждет охота.

Друст лично отобрал половину отряда. Во-первых, те, кто больше других заслужил право отдохнуть от моря, которое все как один уже давно ненавидели. Во-вторых, лучшие копейщики: охота – это, конечно, праздник, но смертельный риск при схватке с кабаном остается смертельным риском. И в-третьих, двое-трое самых крикливых: если не оставить их здесь – они своим возмущением сведут с ума всех.

Сам Друст не поехал. Хотя хотелось. Безумно хотелось. Пр-роклятье, он Эссилт не вожделел так, как эту охоту! Гнать зверя по лесу… настоящего зверя по настоящему лесу, рисковать взаправду, а не выдумывать, как нападут несуществующие саксы… это было подлинное счастье, и оно было дороже всех женщин мира!

Но сын Ирба понимал яснее ясного: его отряд будет готов биться против саксов ровно до тех пор, пока сам Друст будет показывать, что угроза высадки желтоволосых варваров существует. Ежедневно и всерьез. Стоит ему хоть на день перестать вести себя как командиру заставы, на которую нападут вот-вот, – и всё. Конец. Отряд просто перестанет слушаться его – и потом быстро, слишком быстро сойдет с ума от безделья.

«Как ты жесток, Марх! Отправил бы меня сюда одного…»

Половина отряда, отправленная на охоту, вернулась нескоро. Миновал Самайн и даже (вот диво-то!) выпал снег. К утру он растаял, но неважно. Это уже была зима.

Друст делил мясо столь тщательно, как не стал бы делить серебро. Доля охотников. Доля тех, кто остался в «саксонской бухте». Доля рыбаков, кормивших их с весны. Доля кузнеца – пусть малое, но возмещение за то железо, из которого они станут ковать наконечники стрел. Доля командира… Друст усмехнулся: он заранее решил, как поступит с ней.

– Вы – лучшая из дружин! И на свою долю я устрою пир! Ешьте досыта и не думайте ни о чем!

* * *

Настала зима. Гадкая морось стучала по крыше дружинного дома. Датар на сколько-то дней исчезал… никто особо не спрашивал, куда. Всё и так ясно. Когда он заявил, что женится и что всю дружину ждут на свадьбе, никто не удивился. Друст разрешил Датару взять два кабаньих окорока из кладовой – к собственному удивлению, сын Ирба теперь мерил всё на стоимость мяса, муки, ячменя, железа…

Справили свадьбу. Тихонькая рыбачка с невзрачным лицом никак не могла пережить удивления от того, что ее муж – дружинник и что на свадьбе у них сам наследник Корнуолла.

Датар был счастлив, обнимал свою изрядно располневшую жену и всё приговаривал: «Теперь я никуда с этих берегов не уйду!»

Друст махнул рукой и дал ему пару зимних месяцев на то, чтобы пожить семейной жизнью.

Кромка берега: Друст

Тоска…

Зимние ветра, непогода.

Еле дождались дня без дождя, чтобы соорудить на наших «дозорных башнях» навесы. Все работали так споро, как никакой приказ не заставит.

Наш враг – не саксы. Наш враг – безделье. И на этого врага мои люди ополчились так, что… Что мне осталось лишь стоять в стороне и указывать, как лучше класть кровлю.

И вот теперь я отправляю очередных дозорных на вполне удобные наблюдательные посты. По двое. Пускай болтают, глядя на штормовое море.

Всё равно больше делать нечего.

А я буду ковать. Ибо в девять искусств, приличных каждому знатному человеку, кузнечное мастерство тоже входит.

Если… то есть «когда» – приплывут саксы, нам понадобится много, очень много стрел.

Сотни наконечников. На это моего кузнечного умения как раз хватит.

Друст устроил свою кузню прямо в дружинном доме. Так удобнее – всегда найдется кому раскачать ему мехи. Но это хорошо и другим: его воины, прежде никогда не державшие в руках молота, займутся ковкой… а даже если и не ковкой – так древками, оперением.

Ведь если саксов всё-таки угораздит приплыть сюда – защитникам понадобится не сотня и не две стрел.