Между

Мы мало похожи, сын мой. Ты тонок в кости и черноволос. Что-то птичье есть даже в твоем человеческом облике. Человеческом? – нет. Поставить тебя рядом с Рианнон – и тебя сочтут не внуком, а сыном Белогривой. Ты беспечален, как Ллиан. Кто бы ты ни был по крови – ты не человек по духу.

Ты сидхи, внук богинь. Тебе два с небольшим года от роду – но ты взрослый юноша.

И это хорошо… это проще. Мне не придется ничего объяснять эрлам. И Друст… он останется наследником, как был.

…Я должен радоваться тому, что у меня есть сын, – а я слишком привык мыслить как король. Мы еще успеем узнать друг друга, мой Сокол. Сейчас мне гораздо важнее моя жена.

Та, что должна была быть твоей матерью.

Бранвен смущенно улыбалась, глядя на беседующих Эссилт и Ллиан. Три женщины, в разное время и по-разному делившие ложе с Мархом. И – ни тени ревности или вражды. Подруги, сестры… что угодно, только не соперницы.

Марх вдруг резко обернулся к Бранвен (дитя ирландской земли вздрогнула):

– Отведи Периниса в замок. Познакомь с Динасом. Расскажи ему всё.

– Д-динасу? – переспросила растерянная Бранвен. – Или Перинису?

– Да, – хмуро кивнул король.

– Тебе сейчас не до сына, – понимающе рассмеялась Ллиан.

Марх закусил губу. Ллиан и Эссилт… вместе. Всё хорошо, всё лучше, чем можно представить, но, пр-роклятье, почему именно сейчас?!

– Не тревожься, – снова улыбнулась сидхи. – Я оставлю вас. Наверное, теперь действительно – навсегда.

– Ллиан, я…

Она покачала головой:

– Вы, люди, любите мыслить долгами. Я говорю тебе, Марх: все долги уплачены. Радостью за радость. С тобой я тоже немного стала человеком, я мечтала взрастить наше дитя. И моя мечта сбылась. Я счастлива, Марх, – так позволь же и себе быть счастливым. Люби ту, что любит тебя. И забудь о Ллиан. Наша радость прошла, как отцветают яблони: их цвет чудесен, но недолог. Ваша любовь – как плоды: зреют небыстро, но тем слаще потом.

Эссилт улыбнулась, невольно зардевшись.

Марх кивнул:

– Спасибо тебе, Ллиан.

Он бы поцеловал ее сейчас – в последний раз – но не при Эссилт.

Она негромко рассмеялась:

– Прощай.

Бранвен увела Периниса. Король с королевой остались одни.

Надо было что-то сказать… но Марх не находил слов. Одна лишь мысль вертелась в голове: как хорошо, что Эссилт узнала о Ллиан именно сегодня, сейчас. Так будет проще им обоим. Так будет проще ей – пережить память этих трех лет.

Ее неверность извиняет чародейство, а на нем-то никакого заклятья не было…

– Она так красива… – восторженно пролепетала Эссилт.

Марх прижал жену к груди:

– Она холодна, как блик на воде: ослепителен, но он не греет. Ты – мое тепло. Мой огонек.

– Но мой король, я…

– Девочка. Сочтемся изменами. Ллиан бы посмеялась над нами. Между нами теперь нет преград, нет ни одной – так не будем придумывать их. Сегодня Бельтан, день любви. Позволим себе кусочек счастья.

Этот день распался в памяти Эссилт на множество обрывков, лоскутков – пестрых, ярких… Пляски, смех… оглушительный рев волынок, грохот барабанов, трава на бескрайнем лугу истоптана сотнями ног, льется рекой эль, и можно забыть о том, что ты королева, а он – король, вы просто еще одна пара в забывшей себе от веселья толпе… и только его руки – смуглые, тяжелые, мозолистые – которыми он сжимает тебя во время очередного прыжка, и его раскрасневшееся лицо… наверное, и сама сейчас красна, как рыбачка, и как можно королеве плясать в одном ряду с простолюдинками… неважно! и можно пить эль, не заботясь о приличиях, пить из круговой деревянной чаши, а потом его губы находят твои, и неважно, что все смотрят, и неважно всё, потому что в Бельтан есть только один закон – закон любви, и так уж было потеряно три года, три страшных года, но теперь всё будет иначе, по-другому… синеет вечер, зажигаются костры, и снова беснуется пляска, хотя казалось, что гудящие ноги не способны сделать и шагу, но хоровод мчится, быстрее, неистовее! – а потом распадается на пары, а потом сырая и еще холодная земля становится ложем для любящих, и можно быть смелой и дерзкой, и можно быть собой, и начать с начала жизнь, и начать с начала любовь…

Друсту было не до веселья. Заклятье, спавшее с него, захлестнуло волной стыда. Наследник Марха винился даже не перед дядей, в глубине души понимая, что тот всё знает и всё уже простил, – он стыдился перед собой. Он предал не Марха – он предал себя. Он совершил проступок, идущий вопреки всему, чем дорожил сын Ирба.

И этому не было искупления.

Король может простить. Но простишь ли себя сам?

Нет.

Светало. Ночная синева сменилась предрассветной серостью.

– Холодно, – пожаловалась Эссилт.

Марх крепче прижал ее к себе, как мог укутал полой плаща, на котором они лежали.

– Вернемся в замок? там согреешься, – улыбнулся он.

– Не хочу… – проговорила она. – Там всё… прежнее. Марх… давай уедем куда-нибудь… надолго…

– Отдохни, девочка моя. Ты устала. Спи.

Кромка счастья: Марх

Мой маленький рыжий котенок. Кусочек живого тепла. Огонек, у которого можно согреться душой.