Между адом и раем

─ Извини меня, браток… А почему ты вокруг меня ошиваешься? ─ Несколько мгновений калека молчал. Искал в своей голове подходящие слова. Он никак и ничем не хотел обидеть своего помощника. Без него, и особенно без коляски, он сейчас лежал бы как полено или деревянный обрубок посреди толпы людей, сновавших по огромному помещению туда-сюда. Он стиснул зубы и еле слышно вновь произнес. ─ Слушай, паренек… Я жду свою жену с ребенком и начальника со свитой. Ни тех, ни других почему-то нет…

Медбрат слегка усмехнулся и с олимпийским спокойствием ответил:

─ Тимофей Анатольевич… Я только пару часов назад в отношении тебя получил указание своего шефа. Даже коляску пришлось взять из отделения. На тебя еще заказ не сделали…

Калека несколько приподнялся на руках, покачал головой и смачно выругался. Понял, что его страшно облапошили. Искрометный мат бородатого Петра Павлова нисколько не обескуражил. В доме инвалидов он и не такое слышал и видел. Кое-кто из обитателей социально-медицинского заведения, особенно молодые, не только матерились, но и ломали все, что им попадалось под руку. Он понимал сверстников. Быть инвалидом в таком возрасте ─ означало поставить крест на всем. Этот же пациент пока ему особых проблем не создавал. Он почти целый час был без присмотра и ничего. За это время он сходил в туалет и выпил пару кружек пива. Он слегка покачал головой, и бросив взгляд на источник матерщины, очень спокойно произнес:

─ Я о твоей жене и начальнике ничего не знал… Да и знать не хочу… Иван Иванович мой шеф, а остальное мне по одному месту…

Затем он расправил плечи, и крепко взявшись за поручни коляски, решительно направился к выходу…

Только через неделю Тимофей Федоров кое-что узнал о том, что творилось и происходило вокруг его собственной персоны, когда он находился в больнице и несколько позже, у Овчаровых. Они приложили немало усилий, прежде чем он, калека оказался в довольно неплохом заведении. Они не только обивали пороги кабинетов омских чиновников, но и несколько раз звонили в Днепропетровск. Звонили и его жене. Антонида тихонько всхлипывала и вздыхала. Клялась встретить своего мужа и помогать ему во всем. Многое обещал и Сорока, директор автобазы. Однако ни жена, ни начальник слов своих не сдержали. Он был шокирован, когда во время собеседования директор Иван Иванович Тошнило показал ему карточку по учету прибывших. В ней было написано, что инвалид первой группы Федоров являлся круглым сиротой. Об его жене, о родителях, как и о двух сестрах-близнецах не было ни слова…

Новенький вышел на «свободу» через месяц, так называли обитатели дома престарелых и инвалидов выход в город. Едва он выехал на коляске за проходную, тут же остановился. Посмотрел на небо и улыбнулся. Темные тучи не портили ему настроения. Самое главное из услышанного и прожитого им за это тяжелое время ─ он поверил в свои силы, в возможность и необходимость жизни, путь даже она очень сильно отличалась от жизни здоровых людей. Он, как и тысячи ему подобных, хотел немногое ─ простого человеческого счастья. Песенка бывшего знаменитого сварщика и бывшего депутата районного совета народных депутатов еще не спета. Он вновь улыбнулся и стиснул зубы. Все то, что сейчас вторгалось в его жизнь, его вполне устраивало. Его не плохо кормили и одевали, проверяли даже на вшивость. В первый же день его тщательно побрили и подстригли под «Котовского». Ни первому, ни второму он не противился. Его полуседая шевелюра и борода не только его старили, но и часто раздражали его кожу.

Мысль посетить Шиянку, жилой микрорайон города, где он жил и работал, Федоров носил в своей голове каждый день и каждый час. Тоска по жене и сыну до боли сжимала его сердце. Своими потаенными мыслями с соседом по комнате он не делился. Как и не спрашивал его о личной жизни. Виктор, очень пожилой мужчина, потерявший левую ногу во время аварии на заводе, также ему расспросами не докучал. «Сокамерники» находили общий язык во время приема пищи и просмотра телепередач. В поле зрения мужчин были новости и футбол. Политиков, как правило, они не трогали. Считали их некчемными и дерьмом. О футболе же спорили до хрипоты. Федоров до этого мало интересовался этим видом спорта. Сейчас же его прорвало. Он не пропускал ни слова и ни строчки о своей любимой команде «Днепр».

Инвалид резко крутанул колеса. До его родной «кооперашки» было километра два-три, не больше. Не столь большое расстояние он преодолевал очень долго и с большим трудом. Специальной дорожки для велосипедистов, не говоря уже о дорожке для колясочников, не было. Он то и дело прижимался к обочине полуразрытой и перемытой асфальтированной дороге. Он слегка дрожал, когда мимо него на бешеной скорости проносились мощные грузовики, обдавая его потоками грязи и дыма. Легковушек он не так боялся. Его радовало, когда кое-кто из водителей притормаживал или сворачивал в сторону. Он иногда рукой приветствовал джентльменов.