Между ангелом и бесом

Еще был невероятно наивный ангел, который из-за своих высоких моральных норм с завидной регу­лярностью салился в лужу. Ангел, который никогда не оставит Самсона в беде, потому что чувство вины у него ничуть не слабее чувства солидарности.

Именно по этим причинам невозможно сбежать из города, который называется Крепость. Но сделать свое пребывание в нем более комфортным вполне возможно, и черт, подумав, решил заняться этим в первую очередь.

— Ну, Непобедимая, ты у меня попляшешь! — зловеще прошептал Гуча. Он развязал торбу, нашарил на дне жезл и извлек его на свет. В лучах солнца тоненькая палочка казалась невесомой, а окованные жестью концы ярко светились.

— Начнем с колоды, которую тут называют кроватью, — сказал вслух черт, которому без привычной болтовни друзей вдруг стало скучно.

Он подошел к лежанке, прикоснулся к ней жезлом и представил себе самое шикарное ложе, какое только мог вообразить. В один миг все тесное пространство камеры превратилось в сплошное ложе, так что стол сплющило в лепешку. Горе-волшебник едва успел запрыгнуть на новоявленную кровать, иначе расплю­щило бы и его.

—  Неувязочка вышла.— Черт  почесал  затылок, подумал и пополз по мягким перинам из гагачьего пуха к ближайшей стене. Дотронувшись до нее жезлом, он представил, что стены нет. Ее и не стало. Она исчезла, открыв доступ в соседнюю камеру.

— Прекрасненько,— пробормотал Гуча и пополз к другой стене, справа от окна. Убрав ее, черт утвердился в мысли, что замок строили на месте мона­стыря или по тюремному проекту, ибо за этой стеной открылась такая же келья. Решив, что теперь про­странства достаточно, он приступил к дальнейшим преобразованиям.

Для начала устлал пол шикарным ковром. Потом, вспомнив интерьер гарема, задрапировал каменную кладку кисейными занавесками разнообразной рас­цветки. Бойницу в стене превратил в широкое окно с изящной рамой.

Жезл действовал безотказно, слушаясь хозяина с полуслова, а точнее, с полумысли. Гуча осмелел. Шикарный туалетный столик у окна — пожалуйста! Ве­нецианское зеркало над ним — пожалуйста! Фарфоровую ванну с горячей водой — да запросто! Благовония — прошу!                                                         

— Я вам такой аскетизм сделаю, что в кошмарах всю жизнь сниться будет.— Черт погрозил неведомо кому кулаком.                                                 

Он ещё раз посмотрел вокруг и добавил к обстановке дюжину столиков с изысканными яства ми. К потолку привесил хрустальную люстру, не сразу сообразив, что электричества в этом изменении нет, но потом решил оставить ее в качестве украшения.

Оглядев комнату, черт остался доволен и уже из озорства около дверей поставил мраморное изваяние Аполлона Бельведерского. Сунув жезл в карман плаща, Гуча разделся, но, спохватившись, вытащил его снова.

— Последний штрих,— пробормотал он, и на ков­ре около ванны появились коробка сигар и спички.— Теперь все. Милости просим, Брунгильда, свет моих очей! Посмотрю я, как ты все это переваришь! — Он с наслаждением залез в ароматную воду и, по­пыхивая сигарой, стал ждать продолжения событий.

Черт успел задремать, прежде чем услышал звук отодвигаемого засова. В комнату вошла Брунгильда. Гуча открыл глаза и оторопел — девушка была без шлема и доспехов.

Ухмылка сползла с лица мужчины, сигара выпала из открытого рта и, зашипев, утонула в ванне. Такого он не ожидал!

Коротко стриженные пышные волосы чистейшего белого цвета, огромные светло-голубые глаза, похо­жие на тающие льдинки, нежный румянец на высо­ких скулах, изящно очерченные губы... Еще никогда, ни в одном измерении Гуча не видел такой восхитительной женщины. Даже мундир грязно-серого цвета не портил фигуру и не скрывал женственно плавных ее линий. Напротив, широкий ремень подчеркивал невероятно  тонкую талию,  форменные брюки обтягивали спортивные, мускулистые ноги невероятной длины. Значки на груди, говорившие о ранге в этом военизированном государстве, довольно удачно эту самую грудь подчеркивали.

Гуча с огромным трудом закрыл рот. Принцесса тоже. Она впервые в жизни столкнулась с такой от­кровенно вызывающей роскошью и такой невероятной наглостью мужчины и была так ошеломлена, что даже не задумалась о том, откуда все это взялось, каким образом попали в замок все эти отвратительные, отталкивающие в своей роскоши предметы.

 Брунгильда с детства привыкла к тому, что ей однажды придется принять власть и заменить по­старевшему отцу несуществующего сына. Для короля Клауса воинская доблесть была лучшей рекоменда­цией человеку, а аскетизм и лишения, подкреплен­ные ежедневными тренировками и зверской мушт­рой,— единственно возможным образом жизни. Он никогда не задумывался о том, что девочек воспитывают немного иначе, чем мальчиков.

Его жена умерла, когда малютке не исполнилось и года, поэтому повлиять на короля-солдафона было некому. Сам Клаус искренне гордился успехами до­чери, а дочь, тоже искренне уважая и любя своего папочку, с легкостью этих успехов добивалась, уверенная, что только так и надо жить.