Между богами и свободой

Из окон лаборатории было видно море. Глупые белорунные барашки торопились к берегу, пытались выпрыгнуть на сушу, но всякий раз разбивались насмерть об острое лезвие волнореза. Ветер разбрасывал остатки белой пенной шерсти, и новые агнцы стремились на заклание, не умея осознать печальный опыт собратьев и понять бессмысленности своего движения.

«А если у меня ничего не получится? — иногда думал Петер. — Если мне придётся остаться здесь навсегда — до тех пор, пока я не надоем Владлену Викторовичу? Пока он не решит заполнить дату в моём Свидетельстве… или сделает всё проще, без возни с документами…»

Выбраться с острова можно было только вплавь на несколько сотен метров, до тех пор, пока охрана не обнаружит движение и не расстреляет нарушителя границы. Или улететь. Отрастить крылья или вылепить из воска, как Икар, — и улететь…

«А если у меня не получится сделать крылья?» — думал Петер…

***

— Ух ты, здорово тут! — Юноша, без стука вломившийся в лабораторию, озирался вокруг. Длинные волосы, усыпанные не золотой пылью, как у Ольги, а радужной, сияли и переливались. Одежда под цвет волосам — клочки разноцветного блестящего шёлка причудливыми гирляндами обвивали тело, спускаясь с шеи до пяток.

— Мишель, — представился посетитель.

Растерянный Петер осторожно пожал узкую ладонь, опасаясь сломать один из причудливо изогнутых перстней, унизывающих тонкие пальцы с безупречно отшлифованными ногтями.

— А-а, ты не в курсе! Ольга нас не представила и ничего тебе не сказала. Неудивительно: я трагически обделён её сестринской любовью с самого рождения… Невыносимо печальная история… Ты обрыдаешься, мой новоиспечённый родственничек, если я начну тебе её рассказывать… Мой любимый космолётик, гнусно раздавленный этой жирной говорящей и самоходной куклой Лялей по наущению коварной сестры… Клубничные десертики, которые потихоньку крались из моей тарелки и скармливались прожорливой японской болонке… Ужас, ужас… Отложим эту горестную повесть на следующий раз, ладно? Иначе я сейчас сам расплачусь… Я, собственно, по делу.

— Мм… да? — Петер ошеломлённо смотрел, как гость, будто пританцовывая, легко и быстро скользит по лаборатории, заглядывая в мониторы, перебирая пластинки со схемами.

— Что, не похож на человека, явившегося по делу? — Посетитель очень изящно всплеснул руками, перстни вспыхнули, радужные одежды затрепетали. — Не доверяйся первому впечатлению и внешнему виду, родственничек, — неожиданно оказавшись рядом с Петером, прошептал Мишель ему в самое ухо. — Особенно в этом гадючьем гнезде, в которое ты угодил. Ага. Мимикрия. Самое безопасное. Понял? — Гость заговорщически подмигнул.

«Псих», — подумал Петер почему-то с привкусом страха.

— Так о деле. Где же оно… — Тонкие пальцы, сверкая перстнями, протанцевали по лепесткам цветастой одежды. — Ага! Папаша сказал, что ты интересовался одной историей… Опа!

На раскрытой ладони очутилась невзрачная поцарапанная коробочка.

— Получите. Жизнеописание Япетонского.

— Спасибо… — Петер еле успел подхватить коробочку, выскользнувшую из быстрых пальцев.

— Да, слушай, родственничек, — Мишель обернулся возле самой двери — одежды всплеснули шёлковыми ладошками и вспыхнули радугой. — Смотри быстрее, ладно? И верни её лично мне. Понял?

— Почему?

— Видишь ли… — Юноша улыбнулся, сверкнул маленькими бриллиантами на передних белоснежных зубах: — Я принёс тебе версию из архива, а не ту, которую дал папочка.

— И… и какая настоящая?

— А ты как думаешь? — Мишель тихонько рассмеялся и добавил заговорщическим шёпотом: — И вообще, всё настоящее со временем становится глупыми мифами, в которые никто не верит…

2. МИФЫ. ПРОМЕТЕЙ. ПОХИЩЕНИЕ ОГНЯ.

Когда официальная медицина откланялась и удалилась, шурша ослепительно белыми халатами и километровыми рулонами справок и заключений, оставляя Веронику умирать, Япетонский решил не сдаваться. Истерев ладони до мозолей о ручки дверей врачебных кабинетов, Япетонский выучился открывать и захлопывать эти двери без прежнего трепета и почтения перед величием современной науки. В конце концов величие науки оказалось лишь блеском стекляшек, тщеславно назвавшихся алмазами, дешёвой обманкой, призванной выменять у наивных дикарей побольше золотых самородков в обмен на сверкающие бусы. Когда захлопнулась последняя дверь, Япетонский обратился к знахаркам и колдунам.

***

Впоследствии, в легенде, выросшей из этой истории и украсившейся героическими и красивыми подробностями, Япетонский превратился в стройного белокурого красавца с мужественным суровым лицом и льдисто-голубыми глазами. То есть с внешностью благородного героя, жизнеописание которого заставляет женщин плакать от восторга и сопереживания, мужчин — распрямлять плечи в стремлении хоть осанкой походить на идеал своих растрогавшихся спутниц, а детям даёт темы для игр и мечтаний о будущем.