Между двумя романами

Понимал ли я, что этот Змеул меня объегоривал и обманывал, что он обманывать людей привык? И что он раб. Потому, что раб может быть двух видов: человек, которым помыкают, – раб, и человек, который помыкает, тоже может быть рабом, только там знак «плюс», а здесь – «минус». Но, в общем, это одно и то же: и тот и другой – рабы. Если человек не раб, он не может переносить, чтобы им помыкали, но он и не может помыкать другим человеком. Потому что помыкать человеком – это так же тяжело, как переносить побои и плевки в лицо. Это тоже нужно быть какой-то сверхсволочью, чтобы плевать другому в лицо. Два сапога – пара. Оба – рабы. Я, конечно, не догадывался о его сущности, пожал ему руку и вышел в предлинный коридор «Международной книги», пошел по мягкой дорожке. И вдруг чувствую – рядом со мной появился человек. И идет вроде как в ногу, задевая меня локтем, по этой дорожке. Рядом со мной идет. Думаю, неспроста он идет, не отстает и не обгоняет. И вдруг он говорит вполголоса: «Вы Владимир Дмитриевич?» – «Да». – «Вы были у Змеула?» – «Да-да». – «Вы что, подписали поручение?» – «Да, подписал». «Отдали роман ему?» – «Да, отдал». – «Так вы же ни копейки не получите от них. Они же будут ваш роман продавать в Америке, в Англии, в ФРГ». И я… Еще надо проанализировать, почему я так ответил. Я сказал: «Меня не интересует вся эта валюта. Я приходил сюда вовсе не для того, чтобы продавать свой роман издателям за границу. Компетентные товарищи знают, можно или нет, нужно или нет. И пожалуйста, если вы пытаетесь вызвать у меня сожаление по поводу каких-то сребреников, которые я, может быть, потерял, то вы глубоко ошибаетесь», – и он сейчас же исчез за какой-то дверью.

А ведь это был доброжелатель, первая ласточка. Всю мою жизнь с момента, как у меня вышел «Не хлебом единым», у меня – потом я уже научился этих людей ценить – у меня появляются друзья, которые с огромным риском для себя в нужную минуту приходят мне на помощь. И это просто чудесное явление, и когда-нибудь я буду писать об этом книгу.

…Отреагировал я на это первое предупреждение вроде бы с недоверием, но след остался. После встречи со многими такими же доброжелателями у меня все эти следы, вместе взятые, сформировались в чувство контакта с народом. Прямо ощущение: множество невидимых рук подхватывают, не дают упасть. Тот первый доброжелатель жил среди чиновников. Человек, который в этой жидкости, как фотоматериал, проявлялся и фиксировался. Но в то время я был бдителен. С одной стороны, во мне проявилась бдительность, которая, оказывается, все время была у меня в состоянии готовности. А во-вторых, во мне проявился пионер с красным галстуком, враждебный к сребреникам, протягиваемым из-за рубежа. Получилось так, что «Международная книга» могла обманывать этого несчастного пионера десять лет. В то время, когда я эти десять лет жил на бобах – со всеми своими детьми.

Глава 11 Мильграм и любка

Отдельным рассказом хочу я выделить подлый выпад, настигший меня с неожиданной стороны, и очень болезненной.

Вернулся я из Ленинграда. Доходы кончились. Расходы продолжались. Дети ходят в школу. И старшая моя дочь Любка – а она уже была в девятом классе, – сидит себе моя Любка за партой и не чует над собой беды. У них был учитель истории по фамилии Мильграм…

Пусть знают эту фамилию вовеки! Пусть это мое оглашение послужит наукой другим мильграмам в потенции.

Потом он стал директором школы и школьным бюрократом. А пока он учитель. Учитель! Никто не стоял над ним ни с дубиной, ни с хлыстом. Никто не приказывал меня, как говорится, «пилатить». Тем более что Н. С. Хрущев уже сказал: «Лежачего не бьют» – обо мне. Уже пожалел. Так вот. Этот учитель истории Мильграм открывает школьный журнал: «Ну, кто у нас будет сегодня отвечать?» Пробегает глазами список. И видит там – Дудинцева Люба. «А, Дудинцева! Интересная фамилия, такая замечательная. Ты, случайно, не дочка этого писателя?» – «Да, я дочка». И школьники поддакивают: да, да. Любка встает. «Ага, это того, который очернил… который продался за рубеж, который льет воду на мельницу…» Я сейчас это воспроизвожу неточно. Но смысл был такой. Он встает и начинает ходить по классу и рассказывать ученикам и бедной моей Любке, кто я такой.