Между горизонтами

Сказав это, Эмма застыла на месте. В метре от нас стоял боров с крекером на пятаке. Завопив он бросился на незваных гостей и сильным ударом в грудь сбил меня с ног. Револьвер выпал из руки, а зверь развернулся и побежал на Эмму. Я схватил рюкзак и успел с размаха ударить кабана по морде, что сбило ему траекторию. Еще секунда. Вопль. И он снова бежит на меня, пока я пытаюсь достать нож из рюкзака.

Не успел. Боров приближался. Я попробовал отскочить. Боль в груди дала о себе знать, и я на секунду потерял ориентацию, пытаясь встать на ноги. Раздался выстрел. И подстреленная туша с грохотом повалилась в полуметре от меня. Эмма подбежала ко мне, и спрятав револьвер за пояс, подала мне руку, помогая подняться.

– Ты снова спасла мне жизнь.

– Обращайся, – ответила Эмма, присаживаясь рядом с тушей, – Заставил же он нас понервничать.

– Вот поэтому я не любил охоту, вечно что-то идет не так.

– Думаю это можно про всё что угодно сказать. – заметила девушка.

– И не говори, – я начал осматриваться по сторонам. – Где же он мог оставить рюкзак?

– Погоди ты с рюкзаком, покажи где он тебя ранил?

– Брось ты, какая рана, просто синяк, наверное, будет. – сказал я, после чего Эмма пристально на меня посмотрела, – ладно.

Я снял рубашку. На груди виднелся неглубокий порез от клыков, и изрядное по размеру покраснение. Веселого мало, но ничего серьезного не наблюдалось, хотя на какое-то время дискомфорт был обеспечен.

– Так, ты сидишь здесь, отдыхаешь, а я схожу наберу во флягу холодной воды с ручья, приложишь к синяку. – приказала мне Эмма, – Понял меня?

– Сижу, отдыхаю, жду воду. Понял.

Эмма кивнула головой и ушла на звуки журчания ручья. Пока её не было я решил получше рассмотреть местность. Раз здесь была выкопана берлога с накидкой стражника в виде подстилки для сна, значит и рюкзак должен был быть неподалеку. Я посмотрел по сторонам в поисках зацепки. Увидев подранное дерево в десяти шагах от ямы, я направился к нему. Тут он часто точил свои клыки, пройдя еще немного, я наткнулся на несколько кустов, за которыми и лежала походная сумка Эммы.

Притащив промокший рюкзак к месту сражения, я обнаружил недовольную Эмму. Что сходу начала меня отчитывать:

– Попросила же, не двигаться.

– Прости, зато смотри что я нашёл.

– Садись давай и приложи, – она протянула мне флягу, покрывшуюся инеем от прохлады.

Я послушался, и усевшись поудобнее рядом с будущим ужином, приложил компресс к груди. Эмма была права, это было и правда необходимо, я почувствовал облегчение, и боль утихла. Перебрав весь свой, изрядно потрепанный, но по большей части целый, рюкзак девушка резюмировала.

– Все на месте, кроме сух-пайков, часть из которых была съедена нашим красавцем, а остальная часть промокла и расквасилась. Все остальное, нужно просушить. А тебе нужно отдыхать, поэтому разводим костёр и сегодня никуда не идем.

– Есть, мэм, – шутливо сказал я, – только я не собираюсь отлеживаться, либо я готовлю ужин, либо развожу костер.

– Я займусь огнем.

Эмма поднялась и стала собирать хворост с ветками, пока я разделывал тушу. Нельзя было пропадать мясу, иначе смерть этого животного была бы напрасной. При других обстоятельствах мы бы забрали рюкзак и мирно удалились, но тут сыграл фактор самозащиты. Отделив шкуру от бедра, я отложил её в сторону, могла пригодиться, и принялся нарезать мясо небольшими кусками. Я так прикинул, что мы до завтра поели бы дважды, и немного мяса можно было подсушить и взять с собой взамен съеденных кабаном крекеров.

Эмма развела костёр, после чего воткнула в землю крупные ветки, на которых развесила промокшие вещи. Усевшись поудобнее, мы насаживали куски мяса на длинные заостренные палки, и принимались томить их на огне. По времени было за полдень, а событий уже произошло предостаточно. И мы надеялись, что остаток этого дня пройдет спокойнее.

–Ты когда-нибудь охотилась? – спросил я, прокручивая в руках ветку с кусочком мяса на конце.

– Нет, но хотела. Папа был охотником. Порой он приносил домой пару уток, а иногда и кабана вроде этого, и каждый раз я восхищалась им и просила взять меня с собой, но он говорил, что это занятие не для девочек. – Эмма улыбнулась, – Томас ходил несколько раз. И каждый раз возвращались они с пустыми руками. Я его так подкалывала, называя недоохотником что он ходил к маме жаловаться.

– Сколько вам было, когда…

– Томасу было восемь, мне – семь. Эпидемия в тот год забрала многие жизни. У тети Нелл погиб муж. А у нас осталась только она. Как сейчас помню, что все, как один, говорили, что до нас болезнь не доберётся из большого города… Добралась. Порой я думаю, какой была бы жизнь… ну… если бы они не умерли тогда. Я бы, наверное, стала портнихой, как мама, а Томас – охотником. Хотя я бы предпочла наоборот. А ты свою маму помнишь?