Между львом и лилией

– Живой – тихо сказал Кошмар, вытаскивая человека из-под тел и осматривая его. «Трехсотый» был весь в крови, но явных ранений на нем не наблюдалось. Скорее всего – тяжелая контузия, может быть, мелкие раны. Мага, который подошел к Лехе, внимательно посмотрел на человека в черно-красном мундире, и на его лице отразилась работа мысли.

– Что-то не так? – спросил Алексей.

– Ммм… Знаешь, лицо мне его почему-то знакомо, – ответил Ирокез.

– В смысле? – опешил Леха. – Это ведь англичанин. Тем более, местный. Откуда ты его можешь знать? Или ты во сне путешествуешь во времени?

– Не знаю, – пожал плечами Ирокез, – но физиономию эту я определенно где-то видел. Может быть, на плакате каком-то…

– Ну, ладно, – Леха пожал плечами и не стал забивать себе голову, – давай, помоги его вытащить, надо как-то отбуксировать его до деревни.

Окончив «гроссер шмон», собрав деньги, документы и показавшиеся им ценными вещи, всю добычу распихали по «утилитаркам» и карманам, Кошмар с Ирокезом сняли с убитого коня попону, положили на нее англичанина, и понесли его в индейскую деревню.

* * *

13 июня 1755 года. Какая-то индейская деревня на Джуниате.

Аластер Фрейзер-младший, сержант отдельного нью-йоркского отряда скаутов.

– Лейтенант, вы будете делать то, что я вам приказываю, – тон майора Вашингтона был высокомерным и безапелляционным.

Лейтенант Джонсон, командир нашего отряда, зло посмотрел на виргинского выскочку и ответил:

– Так точно, сэр!

А что было делать? Виргинцы и мэрилендцы отправились в поход, словно на праздник – индейцы им не казались серьезным противником. Повсюду болтали про то, что они наконец смогут вдоволь помучить-понасиловать женщин, «хоть они и грязные индианки». К тому же поговаривали, что у этих индейцев можно найти серебро – почему-то они в это искренне верили. А для меня любые разговоры о насилии – как красная тряпка для испанского быка, и вот почему.

Мать моя была индианкой из одной из селений краснокожих на Сасквеханне. Бабушка забеременела от какого-то траппера, и мать росла непохожей на других девочек – светлокожей и с тонкими чертами лица. За ней пытались ухаживать несколько местных индейцев, включая и племянника тогдашнего вождя, Саракундитта. Но она предпочла выйти замуж за моего отца, который после бегства из Шотландии, где его разыскивали за разбой, занялся торговлей с индейцами.

Когда он уходил в удаленные селения, мама обыкновенно возвращалась в родную деревню. Именно там я научился искусству владеть ножом и томагавком, стрелять из лука, и охотиться на самую разную дичь – от бобров (которых тогда еще было много), белок и куниц и до волков и медведей. Вот только на лис мы не охотились – все-таки мы Лисицы, потомки Великого Лиса, и они – наши родичи.

А когда отец возвращался, то он учил меня стрелять из ружья, а также читать и считать, ведь, как он мне говорил, кто-то должен будет перенимать семейное дело. Ведь, кроме его и меня, в семье были одни девчонки. Так что раннее мое детство можно считать, если не безоблачным, то весьма счастливым.

Но, когда мне исполнилось девять лет, приятель отца принес страшную весть – тот заболел оспой в отдаленном селе индейцев-тускарор и умер. И мы с мамой и сестрами ушли обратно в деревню. Лучше бы мы этого не делали…

Избушка наша находилась в лесах к северу от Сасквеханны, на ничейной земле, где охотились и индейцы, и белые, а деревня располагалась южнее реки. На берегу у нас была припрятана лодка, к которой мы и направлялись. Но где-то на полпути мы наткнулись на Саракундитта с двумя дружками. Услышав у мамы, что ее муж умер, они меня и сестер привязали к деревьям, засунув каждому по тряпке в рот, а над мамой все по очереди надругались, прямо у нас на глазах, обзывая ее белой шлюхой и другими непотребными словами, а затем перерезали ей горло. Нас они оставили привязанными к деревьям и с шутками и прибаутками удалились.

Как я ни пытался, высвободиться из пут, мне не удавалось – ублюдки не пожалели крепких ремней из оленьей кожи. Жутко хотелось пить и есть, а штаны у меня были мокрыми и вонючими – никакой возможности спустить их, чтобы сделать свои дела, не было. Но, как бы то ни было, наши мучения обещали стать непродолжительными – в том, что ночью придут зверушки и сожрут сначала маму, а потом и нас, я не сомневался. Знаю я эти леса…

Ни папа, ни мама не были особо религиозными – мама хоть и крестилась, чтобы выйти замуж за папу, но в церковь мы ходили лишь на Рождество, да и по воскресеньям и праздникам читали “Отче наш”. Но теперь я попросил Господа дать мне возможность выжить, чтобы поквитаться с насильниками и убийцами. И, не удержавшись, попросил о том же Великого Лиса – покровителя клана Лисицы.