Между львом и лилией

Не знаю, пригрезилось мне или нет, но вечером я увидел, как огромная рыжая лиса подошла к телу моей мамы. Я закрыл глаза – мне не хотелось видеть, как зверь будет рвать ее плоть. Но, не услышав никаких звуков, не удержался и посмотрел – лиса стояла у ее тела, как часовой, и всю ночь нас никто не тронул.

С утра она бесшумно исчезла. Силы покидали меня, но я еще раз попробовал освободиться от пут. Бесполезно. Две моих сестры висели, как тряпичные куклы, и лишь старшая, Аллисон, подавала признаки жизни. Да, подумал я, не слышит меня Господь, и еще раз вознес молитву сначала Христу, а затем и Великому Лису.

В ту ночь, лиса вновь дежурила у тела матери. А наутро на поляну прибежал Джон Манро, тот самый папин друг, который рассказал маме о его смерти. Позднее он нас рассказал, что он гнался за огненно-рыжей лисой, которая привела его на это самое место, где он увидел мамин труп и нас.

Младшие сестры к тому моменту уже были мертвы, а Аллисон еще жива, но в ту же ночь скончалась, как ни пытался Джон ее спасти; я же каким-то чудом выжил. Джон забрал меня к себе, сказав, что это самое малое, что он может сделать для своего покойного друга; и мы с ним ушли на север, в земли, которые колония Нью-Йорк считала своими.

У Джона жену, беременную первым ребенком, когда-то давно убил один из Кэмпбеллов. Как он рассказывал мне, он сумел застрелить обидчика, но потом ему пришлось срочно покинуть Шотландию – любой королевский суд всегда будет на сторону Кэмпбеллов, единственного клана, который, по его словам, продался с потрохами англичанам. Во второй раз он не женился, предпочитая обходиться случайными связями и визитами в определенного рода заведения. Но ко мне он привязался, как к собственному сыну, и продолжил мое образование. А вскоре после того, как мне исполнилось шестнадцать лет, я, проснувшись, нашел его бездыханное тело на его топчане.

При жизни, Джон мечтал, чтобы я пошел учиться либо на доктора, либо на юриста – “деньги будут, а голова у тебя светлая”, говаривал он. Теперь же передо мной стоял выбор – уйти в подмастерья, для чего я уже был староват, либо заниматься тем же, чем Джон и мой отец до него. Но на похоронах я услышал краем уха, что началась война, позднее названная «войной Короля Георга», и в колонии создается свое ополчение – Нью-Йоркская милиция. Я и вступил в нее в надежде, что рано или поздно приду на Сасквеханну и поквитаюсь с Саракундиттом и его дружками.

Но первое, что мне пришлось познать – горечь поражения при Саратоге, когда десять лет назад эта деревня на севере Нью-Йорка была полностью уничтожена лягушатниками и их индейскими союзниками. Мне еще повезло попасть в плен именно к французам – индейцы попросту убивали всех мужчин-англичан, особенно тех, кто был с оружием. За три года плена, я в совершенстве выучил язык неприятеля, и даже ухитрился потерять невинность с дочерью одного из местных французов – как и я, метиски. А после войны, в колонии было принято решение об организации отряда скаутов – и я, только-только вернувшись из плена, перешел туда и достаточно быстро дослужился до сержанта.

И недавно наш лейтенант огорошил нас новостью – рота нью-йоркской милиции, усиленная нашим отрядом, отправляется с экспедицией Брэддока к слиянию Аллегени и Мононгахелы, туда, где французы основали форт Дюкень. А особенно обрадовала меня новость, что мы сначала пойдем вдоль Сасквеханны – по моим родным местам. И я помолился Господу, чтобы Он дал мне возможность отомстить Саракундитту, хотя подобные мысли и недостойны истинного христианина. Великому Лису я молиться побоялся – все-таки Бог завещал нам не поклоняться иным богам…

И вот я наблюдал за избиением наших южных соседей. И когда от них уже практически ничего не осталось, майор Вашингтон, гореть ему в преисподней, соблаговолил прислать посыльного – начинать атаку. Лейтенант Джонсон словил первую же пулю, причем выстрела слышно не было, и наших ребят в бой повел я. Мне сразу стало ясно, что шанс у нас один – как можно быстрее преодолеть дистанцию и сойтись лицом к лицу с врагом, иначе нас всех перестреляют; а воевать в рукопашную мы умеем, и умеем совсем неплохо.

Мы смешались с сасквеханноками, и я понял, что Господь услышал мои молитвы – передо мной появился Саракундитт. Я давно представлял себе, как я скажу ему: ты, ублюдок, убил мою мать, за что я теперь убью тебя. Я буду наслаждаться твоими мольбами о пощаде, а затем перережу тебе горло.

Правда, все случилось не совсем так, как я думал. И он, и я держали в руках французские томагавки и ножи. К тому же, он, похоже, меня и не узнал – в последний раз мы виделись с ним, когда мне было всего девять лет. Я сделал обманное движение и всадил ему нож в грудь, и он упал бездыханным к моим ногам. Я мысленно поблагодарил Господа и приготовился сразиться с другим вражеским воином, но тут из моих глаз брызнули искры, и я провалился в липкую темноту.

* * *

13 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке.