Между молотом и наковальней

Небольшой Самсун, где вся деловая жизнь сосредоточивалась в порту, на рынке, в кофейнях и духанах, был наводнен беженцами с Северного Кавказа. С первыми проблесками солнца их толпы, подобно грязным ручьям, стекались на центральную и портовую площадь. В бесконечных очередях томились тысячи в надежде получить хоть какую-то работу. Выбор был не велик — либо грузчиком, либо поденным рабочим мотыжить кукурузное поле. Редким счастливцам улыбалась удача, когда доставалось место подсобника в торговой лавке или сторожа при стаде овец у зажиточного крестьянина.

Гедлач с Астамуром полдня терпеливо простояли в порту, но очередь до них не дошла, и они отправились в поисках работы в кофейни и духаны. Тесные мрачные клетушки, в которых под потолком плавали сизые дымы от кальянов, больше напоминали крысиные норы. Лучшие места занимали турки, по темным углам робко жались группки махаджиров. Но не духота и смрад останавливали Гедлача и Астамура на пороге. Как на невидимую стену, они натыкались на презрительные взгляды турок, и тогда в них просыпалась природная гордость. Она оказалась сильнее нужды. Обратно они возвратились с пустыми руками.

Оживленный вид Джамала, жен и детей заставил их забыть о неудаче и согрел сердца надеждой. Он принес с собой важную новость — князь Геч накануне отправился в Стамбул. По одним слухам, чтобы просить великого визиря о помощи, а по другим — добиться для себя должности. Астамур, по линии жены приходившийся ему дальним родственником, видел в этом хороший знак и не уставал повторять:

— Наконец в Стамбуле узнают про наши муки и помогут.

— Другим не помогли, а нам с чего? — усомнился Гедлач.

— Геч не о нас, а о своей шкуре печется. Чем он тебе помог, когда умирала твоя младшая? Крошки не дал, — напомнил Шмаф.

— Глухой слепого не услышит. Богатый бедного не поймет, — согласился с ним Гедлач.

— Обида — не лучший советчик. Он тебя спас от Челера, — возразил Астамур.

— Спас?! Потому что сам боялся попасть под ятаган.

— Но тебя и меня к визирю не пустят, а его, может, и послушают.

— Да?.. Много его слушал Сулейман? — отмахнулся Шмаф.

— Послушает! Он двадцать лет воевал против гяуров.

— Князь Моршан тоже воевал. Второй год здесь, а что для него и наших братьев сделал султан? Ничего!

Астамур промолчал, за него ответил Джамал:

— У князей своя дорога, им с нами не по пути.

— Деньги — к деньгам, а богатый — к богатому, — поддержал его Гедлач.

— Так было и так будет. Нам, простым воинам, только и остается — тюрьма да сума, — с ожесточением сказал Шмаф.

— Гедлач! Астамур! Ужин готов! — прервали их спор жены.

Мужчины подсели к столу, но кусок не лез в горло. Осунувшиеся, потухшие лица детей напоминали о том, что завтра им снова предстояло забыть про гордость горца и униженно молить разъевшегося духанщика о горстке пшена и головке сыра. А затем под презрительными взглядами их жен гнуть спину, разгребая на заднем дворе навозные кучи. Засыпая, они с содроганием думали о предстоящем дне.

Он оказался хуже предыдущего. Ни в порту, ни в кофейнях, ни в поле для них не нашлось работы. Обратно они возвратились с пустыми руками. Тех скудных остатков пищи, что приберегли Амра с Шезиной, едва хватило, чтобы накормить детей, а мужчинам пришлось довольствоваться кружкой кипятка. Голод тоскливыми глазами сыновей и дочерей смотрел на родителей, а они были бессильны перед ним.

В ту ночь они недосчитались Джамала Бутбы. Сквозь сон Амра слышала, как скрипнула дверь, прозвучали чьи— то осторожные шаги, а потом все стихло. Разбудили ее лай собак и чужая речь. Она приподнялась и выглянула в окно. В зыбком рассвете двоились темные силуэты. В следующее мгновение дверь слетела с петель, и пятеро стражников ворвались внутрь. Вслед за ними влетело чье-то тело и шлепнулось на пол.

Брань и дубинки обрушились на взрослых и детей. Согнав их в угол, стражники принялись перетряхивать жалкие узлы в поисках оружия. Вместе с ними искал, чем поживиться, «толстый Саид» — владелец пекарни на маяке. И пока шел обыск, махаджиры с ужасом косились на окровавленный ком, валявшийся у их ног. Он пришел в движение, рукава черкески зашевелились, и из них показались изуродованные топором две культи. Амра едва не потеряла сознание. Мужчины крепились, но и у них сдали нервы, когда из вороха тряпья проглянуло лицо.

Перед ними лежал Джамал Бутба. Его с трудом можно было узнать. От левого до правого уха лицо располосовал багровый рубец, из которого торчал ломоть хлеба. На месте глаз зияли сочащиеся сукровицей темные провалы. Попытка ограбить хлебную лавку «толстого Саида» закончилась для Джамала трагически.

Давно уже стих топот сапог стражников, а махаджиры не могли пошелохнуться.

— Зверье! — с трудом выдохнул Гедлач и склонился над бездыханным телом Джамала.

— Твари! — воскликнул Астамур.

— Резать! Всех резать! — взорвался Шмаф.

Женщины молча собрали тряпки, принесли тазик с водой и принялись обмывать тело Джамала.