Между нами лёд (СИ)

Татьяна прочла эпитафию, понять которую было несложно, и обняла себя за локти, поглаживая холодными пальцами шерстяную ткань рукавов и ощущая, как внутри смешиваются десятки разнообразных чувств. Она поняла, что имел в виду Женя. Нет этого Александра, по которому безутешно скорбела его супруга. Уже давно нет и её самой. Нет на этой земле и их детей, если они, конечно, вообще были. Их нет. Но есть эта любовь, оставшаяся здесь. Она осталась, она обрела форму колонны из черного мрамора. Она пережила несколько наводнений, революций и войн. Она здесь. Эта любовь здесь.

Несколько минут Татьяна и Евгений стояли молча и думали о своем. Громов отметил, что эти слова из раза в раз всё также имеют большое воздействие на него.

— И много здесь такого? — наконец, несмело поинтересовалась Таня.

— Много, — кивнул Евгений, аккуратно сжимая холодную ладонь партнерши в своей и медленно уводя её в сторону дорожки. — Хоронить людей здесь начали ещё при строительстве города.

— И сейчас здесь это… — Татьяна растерялась, не зная, как продолжить. Однако Громов ход её мыслей мог легко предугадать.

— Сейчас это делают за огромные деньги, — недовольно ответил он. — Похоронить маму здесь было желанием моего отца. Эдакий… красивый жест.

Татьяна отчетливо услышала в голосе Жени ноты раздражения и холодной ненависти сразу же, как он упомянул отца. Ей хотелось расспросить о нём подробнее, но то, что происходило сейчас, уже было для Евгения огромным шагом, и не хотелось мучить его ещё больше. Поэтому Таня решила пока что тему отца Жени не затрагивать. Если расскажет что-то сам — прекрасно. Если нет, то, значит, так пока нужно.

— Как ты здесь ориентируешься?

Евгений горько усмехнулся, сворачивая влево у небольшого черного склепа в готическом стиле.

— Я проводил здесь много времени, Таня, — болезненно ответил Громов, вспоминая, как однажды прятался за этими надгробиями от охранников, обходивших территорию после закрытия кладбища. И как этим же вечером его отсюда забрал отец, разъяренный подобной выходкой сына.

Татьяна почувствовала, как по спине побежали мурашки ужаса. Она не знала, как давно не стало мамы Жени, но даже если это произошло совсем недавно, частое и долгое пребывание на кладбище вряд ли могло пойти на пользу молодому мужчине.

— И летом, когда людей здесь невероятно много, мне приходилось пробираться через старую, заброшенную часть кладбища. Поэтому я знаю много путей, как найти… — Громов на несколько секунд замолчал, потерянно посмотрев направо, где виднелась вертикальная плита из черного мрамора, ярко контрастировавшая с окружавшими её старинными надгробиями. — Маму.

Татьяна проследила за его взглядом, понимая, что до встречи с женщиной, подарившей миру удивительного фигуриста и мужчину, которого она любит, остались считанные шаги.

Евгений неосознанно и крепко сжал её ладонь. Так, как делала это обычно сама Таня перед совместными выходами на лёд, когда нуждалась в ощущении Громова рядом с собой. Когда понимала, что ей необходима его поддержка.

Несколько тяжелых, медленных шагов. Таня уже на этом расстоянии видела на надгробной плите портрет молодой женщины с длинными волосами и сдержанной, но при этом искренней улыбкой.

Симановская Юлия Константиновна (1969-2005)

Громов смахнул с горизонтальной части надгробия снег, обнажая черный, гладкий мрамор, и положил букет роз. Мысленно мужчина пожалел о том, что сюда они приехали не на его автомобиле, где в бардачке лежали солнцезащитные очки на случай яркого солнца, которое било в глаза и зимой. Сейчас этот аксессуар пришелся бы очень кстати, несмотря на серое небо, не имевшее ни малейшего намека на солнце.

Татьяна зашла за спину Жени, не в силах выдержать этот теплый взгляд Юлии, который казался живым даже сейчас. И от этой теплоты было не хорошо, а нестерпимо плохо и больно.

Несколько секунд Таня стояла за своим партнером, прислонившись лбом к его спине в районе лопаток. Громов понимал, что ей нужна пара минут, чтобы прийти в себя.

— Чья у тебя фамилия? — наконец, несмело поинтересовалась фигуристка, понимая, что нужно выйти из своего «убежища» и выглянуть из-за спины Жени. Она сама хотела этой встречи. Она совсем не догадывалась, что она может быть такой, но всё же.

— У меня её девичья фамилия. В тринадцать лет я решил, что она звучит «круче», — спокойно отвечал Евгений, несколько недоговаривая и умалчивая о том, что стало последней каплей в принятии им решения о смене фамилии.

Татьяна медленно и понимающе кивнула. Представить Громова не Громовым сейчас было уже практически невозможно. Она внимательнее присмотрелась к дате смерти Юлии и с ужасом пришла к осознанию того, что, когда её не стало, Жене было всего шестнадцать, а его маме и вовсе каких-то тридцать шесть. Таня попыталась сделать вдох, но это удалось ей с трудом. Она чувствовала, как ею овладевало оцепенение. Нужно было как-то с этим бороться. Нужно было заговорить. Едва ли Женя, когда вёз её сюда, мог надеяться на то, что его минуют вопросы, которых в голове его партнерши было много.