Между нами лёд (СИ)

— Иди уже, — выдохнула Таня, поднимаясь с тренажера и небрежно вытирая тыльной стороной ладони проступивший на лбу пот. Мельников бросил на неё многозначительный и крайне недовольный взгляд, а затем вышел из тренажерного зала. Таня вздохнула с облегчением и решила увеличить нагрузку. Она нагнулась вниз, желая поставить вес ещё на пять килограмм больше, но затем ощутила острый прострел внизу живота. Таня медленно выпрямилась. Несколько секунд она стояла без движения, пытаясь прочувствовать своё тело. Болезненных ощущений больше не было. Предположив, что она просто защемила себе нерв, Таня вновь наклонилась, но на этот раз боль оказалась намного острее. Она резко кольнула внизу живота, отдавая нестерпимыми ощущениями в ноги.

Таня вновь попыталась выпрямиться и неосознанно приложила ладонь к животу. Она попыталась сделать шаг, чтобы дойти до двери, а затем до медпункта, надеясь, что в позднее время ещё сможет кого-то там застать, но колющая боль снова резко, будто ударом ножа, вонзилась в нижнюю часть живота, и с её губ сорвался громкий стон боли.

Она упала на пол, потеряв сознание.

========== Великолепный спортсмен? ==========

2 июля, Москва. 15:10.

Таня медленно открыла глаза и сразу же сощурилась от обилия белого цвета вокруг и солнечных лучей, пробивавшихся из-под не до конца опущенных жалюзи. Она оглядела место, в котором очнулась, и сомнений не оставалось — она в больничной палате. Таня отрывками вспомнила тренажерный зал, сильную боль внизу живота. Вспомнила, как помутнело в глазах, а затем — пустота. Но было ещё кое-что. Был голос. Встревоженный громкий голос. Таня хорошо знала его. Он принадлежал Мельникову. Он называл адрес их ледового дворца. Похоже, это был разговор с диспетчером скорой помощи. И судя по тому, что сейчас Таня была в больнице, с ней случилось что-то куда серьезнее обморока от перенапряжения.

Она попыталась встать, но боль снова разлилась по низу живота, заставляя сжать зубы и зашипеть от неприятных ощущений. Таня медленно опустилась обратно на подушку и ощутила ком в горле. Что-то случилось. Что-то пошло не так.

Таня повернула голову вбок, посмотрев на прикроватную тумбочку в надежде обнаружить на ней телефон, чтобы позвонить Арсению. Но телефона на тумбочке не было. Вероятнее всего, он лежал в её сумке, стоявшей на стуле в углу палаты. Вот только подняться на ноги и дойти до него Таня не могла. И это пугало. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной. Она бежала от этого ощущения, бежала от себя слабой к себе сильной. Бежала, занимая тренировками всё своё время. А в итоге прибежала к полной невозможности даже встать.

Таня зажмурилась, не желая давать волю слезам, когда в палату зашел Арсений с небольшим букетом тюльпанов.

— Привет, — сухо и совсем бесцветно произнес он, даже не посмотрев на подопечную, а затем положил букет на прикроватную тумбочку. — Это от Ильи. Я сказал, что у тебя простуда.

— Что со мной случилось? — Таня не сводила глаз с Арсения, который был явно напряжен. Он подошел к окну и поднял жалюзи, то ли желая наполнить палату солнечным светом, то ли находя себе что-то, на что можно будет смотреть во время не самого приятного и легкого разговора.

— Таня, — с трудом начал Мельников, наблюдая за скоплением голубей у скамеек в парке при больнице, — ты ведь не всегда была такой?

— Сеня, что со мной случилось? — требовательно спросила она. Для философских разговоров о прошлом не было ни желания, ни сил.

— Эгоизм головного мозга, — тяжело вздохнул Мельников, чувствуя на себе взгляд Тани. Но смотреть на неё в ответ не хотелось.

На несколько секунд Таня растерялась. И её требовательный взгляд на мгновение сменился полным непониманием.

— Объясни, — хрипло попросила она.

— Ты уверена, что станешь слушать? — грустно улыбнулся он. — В последнее время слух у тебя явно начал атрофироваться.

— Сеня! — Таня нахмурилась, пытаясь выглядеть серьезнее, но не вышло. Сейчас она выглядела как окончательно запутавшийся в собственных же поступках ребенок, который где-то в глубине души осознавал, что оступился, но признаваться в этом даже самому себе не собирался.

— Больше я не Сеня, — Мельников наконец перевел взгляд на подопечную и понял, что лучше бы ему этого было не делать. Таня была катастрофически бледной, и только её карие глаза ярко контрастировали с цветом кожи. Теперь они выглядели ещё темнее и… злее.

— Я отныне Арсений Анатольевич, — собирая остатки строгости, договорил он. — Не хочешь работать по-хорошему, будем работать по-плохому. Если вообще будем.

— Что случилось? — буквально взвыла Таня, подаваясь вперед, желая и вовсе вскочить с постели, но снова ощутила боль внизу живота и сильно зажмурилась, подавив стон.

И вся строгость Мельникова рассыпалась после этого зрелища. Он с сожалением вздохнул, понимая, что как бы плохо Таня себя не вела, как бы его не слушалась, ему всё равно её жаль. Она всё равно ему дорога.