Между строк (СИ)

Андрес, не дожидаясь более веских аргументов скорого и тяжелого на руку капитана, выскочил вслед за Энрике. Первым делом, как только стражники покинули его кабинет, Северино заперся изнутри, чтобы никому из подчиненных не пришло в голову зайти в неподходящий момент. Затем он продолжил незаконченное вчера дело — начал разбирать страницы с учетом возвращенных. Вытащив из внутреннего кармана растерзанную библию, он положил ее на стол и принялся собирать ее заново. Его движения были аккуратными, точно он пытался вылечить маленькое беззащитное животное. Книга без обложки походила на нечто живое, с чего сняли кожу и оставили умирать. Вид голых разъединенных страниц до ужаса пугал капитана и вызывал в нем какую-то тоску и жалость.

Как он и догадывался, нескольких страниц не хватало — стражники поймали не все из тех, что разлетелись. Поскольку Северино помнил содержание книги наизусть, он мог точно сказать, что, по крайней мере, это были либо пустые, либо полустершиеся, либо исписанные чернилами (а значит, текст удачно расплылся под дождем) страницы — как и говорил Куэрда, они не представляли опасности больше ни для кого. Кроме, разве что, израненного и почти онемевшего сердца самого капитана, но это мелочи.

Разгладив каждый лист, наконец-то собрав их в хронологическом порядке и убрав в безопасное место — в собственный внутренний карман, Северино упаковал в валяющийся в шкафу заплечный мешок все пожитки Куэрды, и лишь затем открыл кабинет. Он принялся за работу, пытаясь забыть все произошедшее. Но, как это всегда и бывало, ничего не получилось. В обеденный перерыв он вышел на задний двор и, присев на бревно, положенное туда специально для таких вот моментов, закурил трубку, привезенную им когда-то из Нового Света в одну из первых своих экспедиций — вместе с привычкой курить и сломанным носом.

Вдыхая ароматный дым, он вспоминал, как один из его в высшей степени немногочисленных любовников однажды, после честного признания Северино в том, что он его не любит, посоветовал ему попытаться задуматься над собственными эмоциями и их истоках.

Злился ли он на Куэрду? Нет. И это было парадоксально. Именно этот вертлявый любитель чужих тайн, замужних женщин и, по-видимому, устрашающих мужчин был повинен во всем — от начала и до конца, однако капитан обнаружил в себе отсутствие злобы или обиды на него. Может, оттого, что он сполна получил свое — успел рискнуть жизнью и репутацией, пораниться и потерять важные и, видимо, дорогие ему вещи.

Северино даже удивился. Обычно в нем днем и ночью не выключалось чувство обостренной справедливости (за счет которого он и прослыл неподкупаемым во всем городе), по которой он должен был бы отдать своим ребятам-ищейкам брошку и таким образом призвать не в меру любопытного Флава к полновесной ответственности. Но внутри зрело какое-то противоречие, основанное на крайнем неприятии картинки легконогого циркача за решеткой.

Северино дал слово — он его сдержит. Они с канатоходцем были знакомы слишком мало для того, чтобы безоговорочно поверить в честность по отношению к его стороне сделки, однако капитан чувствовал себя удивительно спокойно. Если, конечно, забыть о тупой ноющей боли при воспоминаниях о том, что осталось от библии.

Докурив, Северино вытряхнул трубку и принялся придирчиво вычищать ее. Он всегда относился к курительным принадлежностям с особой педантичностью. Капитан все еще пытался разобраться в своих эмоциях ко всему этому происшествию, но они скатались в жуткий клубок — непонятно, за какую ниточку тянуть, чтобы не запутать все еще больше. Удивительно, но цвет этого клубка вовсе был темным. Слишком много событий, слишком много переживаний, слишком много мыслей в голове.

«В вашей власти вернуть мне брошь и забыть наше знакомство, как страшный сон».

«Оставь себе. Мне достаточно. Ты мне и так много подарил».

Поцелуй.

Грудь сдавливало стальным обручем при воспоминаниях. Было ощущение, что давно забытый нарыв в душе вдруг вскрыли. Северино привык жить с ним, перестав ощущать боль, и только когда его тронули, он понял, как же, черт возьми, он болел. И на данный момент боль обострилась, но она ощущалась совсем по-другому.

До самого вечера капитан промучился в своих мыслях, пытаясь разгадать природу своих чувств и решить, что же делать дальше. К вечеру ему этот процесс весьма предсказуемо надоел, и он решил просто следовать изначальному плану. Он подхватил приготовленный мешок и пошел по направлению к той самой злополучной площади, на которой все и началось.

К тому моменту, как Северино достиг сцены и толпы вокруг нее, представление уже подходило к концу. Возвышаясь над зрителями в среднем на голову, Северино, на этот раз крепко державший свой внутренний карман с остатками книги, наблюдал чудеса эквилибристики, которые демонстрировал Куэрда. Против воли он вновь восхитился зрелищем — парень словно родился для своего дела. Голову капитана снова заняли странные и неуместные воспоминания о кратком телесном контакте с канатоходцем.