Между строк (СИ)

Поймав себя на том, что жалеет о своем вчерашнем ступоре в момент поцелуя, Северино ужаснулся. Он подумал о том, как было бы здорово не только позволить Куэрде прижаться к нему, но и, кроме того, прижать его к себе. Ему казалось, что тело молодого циркача должно быть упругим, послушным и приятным на ощупь. Все эти фантастические пируэты, которые Северино мог наблюдать на сцене, рождали в нем какое-то давнее и забытое чувство желания.

«В вашей власти вернуть мне брошь и забыть наше знакомство, как страшный сон».

«Как страшный сон», — твердо сказал себе капитан, сжимая кулаки от четкого ощущения, что подобными мыслями он предает память о Фрэнке.

«Оставь себе. Мне достаточно. Ты мне и так много подарил».

«Как страшный сон!» — повторил капитан мысленно, точно споря с самим собой.

Примерно в таких противоречиях он и дождался конца выступления. Толпа, пару раз вызвав артистов на бис, потихоньку начинала расходиться. Северино же стоял ровно, точно аршин проглотил, ожидая, что Флав подойдет к нему сам — светиться среди других циркачей он не хотел. Может быть, канатоходец сам предложит им отойти куда-нибудь в менее людное место.

***

Капитан пообещал и канатоходец поверил. Поверил как-то сразу и безоговорочно. Единственное в чём сомневался Флавио, так это в том, чтобы ретивые служаки не собрались выслужиться перед начальником, показывая своё рвение в отличие от того, как патрулировали ночью, самолично взявшись за расследование. Эта мысль посетила Куэрду внезапно, когда он уже был в шатре шапито. И она отравила ему весь последующий день и вечер, не давая сосредоточиться должным образом.

Ещё и Гекко подлил масла в огонь. Заметив, что Коста во время репетиций иногда хватается за бок, цирковой силач подкараулил канатоходца за переодеванием и оценил степень синевы ушибленного места.

— Ты Пиро сказал? — прогрохотал он у Косты над ухом. — Альберто показывал?

Флав даже вздрогнул, как тихо мог подкрадываться этот огромный человек, когда хотел.

— Всё в порядке. Это всего лишь ушиб.

Но силач не унимался.

— Кончишь как Вероно из-за своих баб, — поняв по-своему причину травмы, захохотал он. — Ветвистым был рог, видать, — кивнул он на бок канатоходца, то ли любуясь, то ли жалея.

Коста не стал переубеждать силача. Пусть думает, что его застал обманутый муж, так даже лучше. Но Гекко не отставал, беря в пример привычку старика Мариньё и затягивая песню с припевом. Поговаривали, что силач прочит себя на место Пиро, да и старик, судя по всему, был не против доверить, после своей смерти, цирк именно ему.

— Я бы, на твоём месте, показался «Коновалу», — одарил он канатоходца бесплатным советом.

Альберто работал в цирке с наездницами и по совместительству подрабатывал лекарем, правя вывихи, бинтуя растяжения и ушивая лёгкие ранения. Делал он это почти профессионально. Ходили слухи, и скорее всего, это было правдой, что отец его служил лекарем при одном богатом сеньоре, а сын пошел по его стопам, но после одного неприглядного случая, вынужден был покинуть отчее крыло и бежать с бродячим цирком.

А прибившись к шапито, так и остался, освоив дрессуру лошадей. Несмотря на профессионализм, носил он за глаза кличку «Коновал», ибо не обладал состраданием к боли от слова вообще. А ещё настропалил обеих кобыл проделывать удивительный номер: падать на бок, словно замертво, когда он касался ладонью определённого места на их крупе, предварительно тихо давая одну ему известную команду.

— Не нужно, кости в порядке. Пройдёт.

— Не месте Пиро я бы тебя не выпустил.

— Когда будешь на его месте, тогда и станешь распоряжаться, — отрезал Флав, ещё больше разнервничавшись.

— С таким настроем кончишь, как Вероно…

Но Куэрда лишь махнул на силача рукой, чтобы отстал, и, собрав реквизит, ушёл к себе в отгороженный закуток.

Флав помнил, как кончил Вероно, сорвавшись с каната и сломав при падении позвоночник. Это было давно. Тогда ещё мальчишкой, Куэрда не знал, что канатоходец вышел на номер с трещиной в ребре. Она его и погубила. Всё что Коста, кажется, всегда знал, что он в любом случае, кончит, как Вероно. Карьера и жизнь канатоходцев обычно заканчивались в один и тот же миг. И это было не проклятье, а благословение божье, ибо поломаться, но остаться в живых, так, чтобы остаток жизни провести на костылях или, не дай боже, прикованным к постели, ходя под себя и пуская слюни не в состоянии контролировать даже этот рефлекс — вот что было настоящим проклятьем.

Сократив репетицию, Коста всё же дал себе небольшое послабление и отдых, покемарив перед выступлением часа два и отменив пару-тройку сложных трюков.

Представление началось в своё время. Флав до своего номера высматривал в толпе капитана, с каким-то, совсем не тем чувством, которое должно было возникать при воспоминании о начальнике городской стражи. Заметив его, он как-то сразу успокоился.