Между строк (СИ)

Тут Куэрда предупредительно наклонившись, мягко накрыл руку капитана, лежащую на столешнице, тихонько, словно успокаивая, постучал по ней подушечками пальцев:

— Не беспокойтесь, обложка вашей тайны стала целенаправленной жертвой для убеждения этого человека в том, что библия потеряна безвозвратно. Поэтому беды с этой стороны вам не стоит опасаться.

Флав снова пригубил бокал, с удивлением понимая, что прикосновение, не смотря на утерю сеньором романтического флёра, осталось приятным, всё ещё возбуждающим. Ухватившись за эти, оказалось, стойкие ощущения, Коста продолжил даже не собираясь убирать ладонь:

— Я ничего не собирался и не собираюсь делать со своими знаниями относительно вас. В это трудно поверить, ведь, как вы раньше заметили, циркачи народ не богатый, — здесь он усмехнулся и оставил, наконец, чужое личное пространство.

Внезапно Куэрда понял, что интересует капитана не только на предмет беспокойства о своей безопасности. Если это было бы так, то начальник городской стражи не стал бы продолжать знакомство, получив назад свою библию, а возможно, попытался даже обезопасить себя, сдав Флава, как расхитителя собственности города. Даже если бы канатоходец рискнул, обвинить начальника городской стражи, то слово циркача, против такого сеньора с безупречной репутацией, выглядело бы, по крайней мере, смешно. Коста не мог придумать ни одного повода, по которому капитан решил продолжить общение, кроме…

— Игры… я предпочёл бы немного другие, но, — он прищурился, — я сыграю и теперь спрашивать моя очередь.

Привычка выдерживать краткие и в то же время изводящие паузы перед каким-либо сложным трюком, когда снизу барабанная дробь возвещает о скором зрелище, вросла в кожу и поэтому Флав не спеша, вымазывая капитанский рот карамелью собственного взгляда, пригубил бокал в третий раз и… «Алееееееееее»…

— Ответьте, что удерживает вас подле меня, когда вы получили свою книгу и в неразглашенье тайны совершенно уверены? — «Гоп». — Так что же вам во мне?

С тихим стуком опустился на стол бокал и таверна, как показалось канатоходцу, опустела, потому что он смотрел только на капитана, вживляясь под кожу, вплавляясь в кровоток, проникая в самое нутро. И, не смотря на то, что вокруг было так же шумно, как две минуты назад, Коста не слышал ни звука, кроме собственного биения сердца. Капитан волновал, да, растеряв пыль романтичности и раскрошив панцирь тайны, он сумел сохранить сексуальное притяжение. И дело совсем не касалось его далеко не идеальной внешности. Это исходило оттуда-то изнутри. Причём нутро это было, как не странно, вовсе не капитанское.

***

Прикосновение теплой ладони заставило Северино вздрогнуть — внутренне, конечно же, если эта эмоция и отразилась, то лишь в глубине его зрачков. Вздрогнуть не от страха, внезапного холода, неожиданности или других причин, обычно стоящих за этим рефлексом — совсем нет. Капитан развернул свою ладонь так, чтобы касаться пальцами пальцев Куэрды, и на секунду удержал их.

Внутри у него торжествовало, важно вышагивая сквозь строй самых разных эмоций, одно из давно забытых чувств — страха все испортить. Поэтому, когда канатоходец решил убрать руку, Северино до самого последнего момента не решался его задержать. Это получилось немного неловко, когда в последний миг он все-таки продлил прикосновение, давая понять, что оно приятно и желанно.

Вопрос, щедро приправленный умелой паузой, прозвучал громом среди ясного неба. Капитан ожидал чего угодно, только не этого. Многие годы коллеги по работе и другие знакомые безо всяких специально выдуманных игр безуспешно пытались прознать три основных вещи: откуда у него этот ужасный шрам, почему он оставил море и по какой причине у него до сих пор нет жены. Северино так привык к тому, что людей интересует исключительно то, что они видят глазами, что не ожидал ничего другого.

Но Флав, похоже, и вправду был необычной личностью. Капитан мгновенно понял, что если бы он услышал один из трех набивших оскомину вопросов, он бы, наверное, разочаровался. Не говоря уж о том, что канатоходец на удивление быстро не просто включился в игру, но еще и повел ее — сам, что добавляло симпатии и какой-то остроты.

Однако что ответить на такой нестандартный, а оттого приятный вопрос? Капитан хорошо помнил правила — говорить можно только правду, и если ты не готов к этому, просто не вступай в игру. Вот только сейчас правда состояла в том, что он не знал этой правды. Как объяснить это эфемерное ощущение, и при этом не наскучить? Последнее казалось особенно важным.