Между строк (СИ)

Те люди из верхов, что впрямую контактировали с капитаном, смотрели сквозь пальцы на весьма подозрительный факт, что Северино Мойя в свои 43 года, когда нормальным людям полагается уже иметь детей, а то и внуков, до сих пор не женат. Конечно, ни о каких гарантиях, если речь идет об инквизиции, говорить нельзя, ведь кто ищет — тот всегда найдет. И если бы капитан стал вдруг помехой кому-то, его голова бы стоила не больше головы никому не известного канатоходца, но это уже специфика церкви. До сих же пор Северино удавалось лавировать меж подобных острых рифов.

Но, возвращаясь к эмоциям капитана, сама мысль об том, что канатоходец может попытаться обнародовать их связь, была неприятной настолько, что кончики пальцев закололо, словно от ледяной воды. На миг его посетило ощущение осквернения чего-то очень важного, но развиться полноценно не успела, потому что, словно отвечая на сомнения капитана, Андрес пробормотал, задумчиво поглядев на Флавио:

— Знакомое лицо… капитан, мне кажется, я этого парня где-то видел.

Северино не ответил, но заволновался еще больше. Не хватало еще, чтобы Андрес вспомнил эпизод в трактире и то, как он неудачно вошел в кабинет капитана несколько дней назад. Они двинулись к лестнице, но нос к носу столкнулись с тюремщиком — стариком Хуаном. Смятение, копившееся все это время в капитане, наконец, нашло свой выход в виде злости:

— Какого черта? — рыкнул капитан на Хуана. — У нас что, солома кончилась? Почему в камере ее так мало? Если я снова узнаю, что она вся пошла на паклевку чьих-нибудь стен или починку чьей-нибудь крыши…

— Да благословит вас бог, сеньор Мойя! — раздалось из общей камеры. — Хоть один честный стражник в этом проклятом городе!

— Молчать, — гаркнул Энрике, оборачиваясь и пиная жалостно зазвеневшую решетчатую дверь. — Тебя не спросили!

Хуан мелко закивал и, шамкая беззубым ртом, заверил, что перепроверит все нормы содержания узников. Процессия двинулась дальше, причем, Северино украдкой поглядывал на Андреса, пытаясь понять, вспомнил ли тот канатоходца. Однако лицо его было непроницаемым.

Когда стражники завели Куэрду в кабинет капитана и усадили на стул, Энрике спросил:

— А чего мы мелочимся? Может его… того? — он сделал выразительное лицо. - Сразу в пыточную?

— Сам заговорит, — кивнул капитан, стараясь придать своему голосу будничную уверенность.

На самом же деле ему стало совсем уж нехорошо от мысли о допросе Флавио в пыточной. Да о чем речь, даже о том, чтобы просто привести канатоходца в это помещение! В нем всколыхнулось нечто непонятное, больше всего похожее на стыд от того, какой оборот принимало дело. Он коротко бросил стражнику:

— Позови ординарца.

Вся сложность заключалась в том, что допрос, в кабинете ли, в пыточной ли, не полагалось проводить один на один, всегда должен был присутствовать кто-то, кому поручалось вести протокол, он же исполнял роль формально необходимого свидетеля. Поэтому нормально поговорить с канатоходцем сегодня, с глазу на глаз, не получилось бы в любом случае. И сейчас капитану предстояло задать вопросы, на которые Флавио должен был ответить, а уже в случае его отказа капитан был обязан применить пытки. Северино надеялся, что циркач понимает правила этой вовсе не безопасной игры.

— Ушел он уже, время-то позднее, — отозвался Энрике. — Ты писать умеешь? — спросил он напарника.

Андрес мотнул головой. Северино молча сел за свой стол, нашел бумагу и перо с чернильницей — по-видимому, ему придется сегодня справляться с писаниной самому. Рука чуть подрагивала, и на белоснежном листе сразу же осталась крупная клякса.

— Полное имя? — спросил он, вдруг с удивлением осознавая, что эта информация будет для него новой. Несмотря на все пережитые приключения, капитан по-прежнему не знал полного имени Куэрды.

«Ты Фрэнка вообще год почти Святошей называл», — услужливо подсказала безжалостная память, добавив к и так бушевавшим чувствам горечи.

— Где ты был в ночь, когда произошло убийство?

Ответ на этот вопрос Северино записать все равно не удалось — перо с хрустом сломалось посередине слова, и бумагу залили чернила, топя все старания капитана. Как обычно, когда капитан нервничал, он нажимал на перо сильней необходимого — и вот вполне ожидаемый результат.

— Нет, так не пойдет, — твердо сказал он, откладывая перо, комкая испорченный лист и вставая. — Отведите его в одиночную камеру, а завтра допрошу его в присутствии ординарца. Иначе мы тут до ночи просидим.

— А почему в одиночную? — не понял Энрике. — Капитан, это ж шваль подзаборная, вот еще, в одиночке ему сидеть, место занимать! Пусть гниет с такими же, как он сам.

Как бы в доказательство своих слов, он ощутимо пнул Косту сапогом по ноге, отчего к моментально перекосившемуся от ярости лицу Северино прилила кровь. Он едва сдержался, чтобы в этот момент случайно не проявить успешно похороненного в себе 15 лет назад Делавара и не ударить глупого стражника наотмашь, выбив парочку явно лишних зубов. Стараясь, чтобы голос не сильно звенел от гнева, он ответил: