Между

Ты отважен, Каратак. Я бы на твоем месте не рискнул. Нет, я понимаю: ордовики и силуры не разгневаются на нас, и не причинят нам зла, но… и ты, юный потомок Касваллауна, и я, древний король Аннуина, и даже Седой, бывший старым до моего рождения — все мы для них всё равно что бабочки-однодневки.…тысячи лет назад в Прайден пришли люди. Но как вообразить тысячу тысяч лет? И как увеличить это еще в двести, в пятьсот раз?! Мой разум отказывается это понимать. Скрипят колеса колесницы времен, ломается ось, мертвым хламом лежит колесница, а колеса катятся и катятся — сами по себе. В безнадежно далекое прошлое. Тогда не было не то что людей — да я вообще не знаю, что тогда было! Я не могу вообразить, какой облик принимали силуры и ордовики в то, свое время, когда весь мир был в их власти. Не остров, не земли за проливом — а всё. Всё живое и неживое, всё это были — они. Я мало знаю о них, и не могу их понять. Так птице не понять тысячелетний дуб, на который она присела. Я знаю лишь одно: эти существа живы и поныне. Почему они избрали Прайден — я не ведаю. Почему они приняли облик людей — не мне судить. Зачем им понадобилась Кимра — им одним понятно. Но они подражают человеческой жизни… вот только питаться, как люди, они не могут. Они не растят хлеб, не пасут скот. Они просто бродят по своим землям, иногда складывают из камней подобие жилищ — но жить в домах они тоже не умеют. Изображают из себя людей… выходит плохо. Зачем они это делают? Почему? Я не осмелюсь подойти к ним и спросить. Хотя точно знаю: они не враги никому. И еще я знаю: их тела только кажутся из плоти и крови. На самом деле они — каменные.

* * *

— Я, Каратак, бренин Прайдена, призываю вас…Силуры толпами собирались вокруг него. Они выглядели как обычные пастухи и охотники, только взгляд… в нем не было ничего человеческого. Так может смотреть слепая пещерная рыба, если дерзкий осмелится спуститься в недра земли и ему удастся поймать это существо.

— Враг топчет землю Прайдена! Встаньте на его пути! Не дайте ему пройти! Толпа силуров глухо загудела (человеческой речью они не владели), но Каратак уловил в этом согласие.

— Только об одном прошу вас: преградите путь римлянам! Гул усилился.

* * *

Они стояли, как каменная стена. Как горный хребет. Внешне — полудикое племя, но любой, умевший смотреть не-глазами, видел живое скопище камней, вставших плечом к плечу. Посреди них сиял солнечный луч. Потомок небесного Бели. Бренин. И навстречу им тоже медленно приближалась стена. Тоже — живая. Но это была плоть и кровь, закованная в железо и ощетинившаяся сталью. И сияло золото. Золото значков центурий, бесстрашно вынесенных перед рядами легионеров, и ярче солнца — золотой орел Двадцатого легиона, Отважного и Победоносного. Легиона, словно в насмешку над бриттами избравшего своим символом кабана — знак королевской власти кельтов.…Тщетно Каратак вызывал Клавдия на бой. Тот не принимал вызова. А шеренги его воинов всё приближались.

Кромка битвы: Каратак

Сила солнца сломит смелых, сокрушит солдат сияние, белый блеск болью обернется. Высоко вознесся ваш орел, и вы верите в него как в высшую сущность. Но обрубят орлу крылья, треснет древко штандарта, падет в прах позолоченное знамя! Вы дерзнули пойти против древнейшей из сил — и вы будете сметены, словно со скал завалит вас камнем! Что можете вы, закованные в железо люди — против нас, потомков богов?!Что можете вы против тех, кто древнее и вас, и меня, и самой земли, по которой вы ходите?!Вы дерзнули поднять на знамя кабана — что ж, кому как ни бренину Прайдена одолеть королевского зверя?!

* * *

Как ни был велик гнев потомка Касваллауна, как ни была велика его сила — но против мощи Отважного и Победоносного легиона он был… тем самым, кто в поле не воин. Но Каратак был не один: за его спиной стояла древнейшая из сил Прайдена. Нет, больше: всей земли. Всего живого… и неживого, кажется, тоже. Сила, от которой трепещут даже боги. Сила, о которую римляне разобьются, как морские волны разбиваются о скалы. Римляне приближались, но силуры стояли неподвижно. Каратак не понимал, почему они не встретят врагов хотя бы градом камней. Римляне ближе… еще ближе… сошлись на копейный бросок… силуры не двигались. И только когда первые пилумы просвистели в воздухе, Каратак понял свою ошибку. Смертельную ошибку: камень — не — умеет — сражаться

Силуры были детьми того мира, который не ведал войн. Они не умели биться. Борьбу за жизнь они знали — но не более. И сейчас они просто не понимали происходящего. Они могли броситься на строй римлян, смять ряды, ударами кулаков сокрушить одного, двух, десяток… но не более. Потому что если плоть римлян была живой, но закованной в железо, то силуры были камнем, заключенным в беззащитную плоть. Римляне рубили их — и древнейший из народов рассыпался каменным крошевом. Буквально. Сначала римляне пугались того, как мертвые враги обращаются в камень, но потом — потом это стало их чуть не смешить. Это было знаком их торжества.