Между

— Это будет лучшая из твоих песен, — Гвидион потрепал приемного сына по плечу. — Сложи ее поскорее, пока торжество победы переполняет тебя. Талиесин ушел в свой покой, где хранилась его арфа. Три брата остались одни. За стенами обычного уэльсского дворца — ллиса — барабанил осенний дождь, и в колоннаде — невадде — слуги торопливо покрывали стропила соломой: какой же пир под дождем?

— Да уж, какова победа, таков и пир, — хмуро сказал Аметон.

— Гвидион, — нахмурился кузнец, — скажи прямо: мы достигли хоть чего‑нибудь в этой битве?

— Во всяком случае, отступили не мы, — дернул углом рта тот.

— Здесь нет Талиесина, чтобы не-поражение гордо именовать великой победой! — почти крикнул Гофаннон. — Скажи правду, наконец!

— Не кричи.

— Да уж, «не кричи»! Аннуин как был, так и остался у Арауна, Марх жив-здоров, вот разве только Мирддин…

— Вот именно, — Гвидион налил себе вина, одним глотком осушил кубок. — Еще совсем недавно мы и не подозревали, что Мирддин нам враг, а теперь…

— А где теперь Мирддин? — спросил Гофаннон.

— Я не слышу его. Вообще не слышу, — отвечал Аметон.

— Я тоже, — кивнул Гвидион.

— Хватит вам успокаивать самих себя! — крикнул кузнец. Гвидион положил ему руку на плечо:

— Брат, это действительно так. В Прайдене больше нет Мирддина. При случае стоит поблагодарить Манавидана.

— Хм… ну, может и так…

— Что будем делать с Мархом? — мрачно спросил Аметон.

— Почему не с Арауном? — приподнял бровь кузнец. Ему ответил Гвидион:

— До Арауна нам пока не добраться. Сам он вряд ли еще раз выйдет из Аннуина. А Марх — человек… ну, по крайней мере, живет в смертном мире.

— Ага, человек! Смертный слабак! Да уж! Вы же видели, как этот он в лепешку растоптал вашего змея!

— Брат, я просил тебя не кричать, — спокойно возразил Гвидион. — Да, я хочу убить Марха. И он будет убит. Но я не так глуп, чтобы выходить на битву сам.«Особенно, когда после твоего поединка с Придери все знают, что ты бьешься бесчестно», — нахмурился Аметон, но промолчал.

— Кого же ты пошлешь на него? — спросил Гофаннон.

— А вот над этим‑то я и думаю…

* * *

Собрались воители, начался пир. Здравицы, новая песнь Талиесина… да и старые хороши. Брага пенилась в кубках, речи становились всё громче. Прошел черед пения славных бардов — сейчас по залу кувыркались шуты, распевая что‑то веселое и ритмичное. Слов было не разобрать в общем шуме. Дождь не прекращался, но он не мешал торжеству воинов, разгоряченных гордыми песнями Талиесина и крепкой брагой. Гвидион улыбался, кивком отвечал на здравицы и крики «слава!», но рассказывать о своих подвигах не спешил, предоставляя это Талиесину: тот всё равно сделает лучше. Кажется, все уже считают, что эти четверо сокрушили армии Аннуина? Отлично…«Где же найти того, кто ненавидит Аннуин так люто, что рискнет выйти против Марха? Где?»

* * *

Топот копыт они услышали все. Пьяные мигом протрезвели. Трезвые — испугались. Словно не шумел дождь, словно земля не была раскисшей от воды — топот мчащегося коня отдавался гулом, как будто тот скачет по длинному коридору, выложенному камнем. Ближе. Громче. Оглушительнее грома. Перепуганы были все, даже самые храбрецы, а вот Гвидион вдруг просиял, вскочил со своего высокого сиденья и потребовал:

— Лучшую чашу для гостя! Полную! И в этот миг земля разверзлась.

* * *

Белый всадник на белом коне вылетел на середину невадда. Белыми были волосы его — словно пряди паутины, веками висящей в подземельях. Белой была кожа его — словно у трупа. Белыми были копье и рог его — словно сделанные из древних костей. Все шарахнулись прочь, Гвидион же бесстрашно вышел вперед:

— Хоть по знатности не мне надлежит здороваться первым, но я так рад видеть тебя, Гвин, сын Нудда, что говорю: добро пожаловать! Будь гостем! Гвин спешился и поклонился:

— Благодарю тебя, сын жены моего деда. Я мчался поздравить тебя с великой победой, но как мне отблагодарить тебя за твое гостеприимство? Гвидион скрыл коварную улыбку:

— Прими эту чашу, племянник, и не говори о благодарности. Тот взял чашу и воскликнул:

— Никогда не бывало так, чтобы Гвин, сын Нудда, не воздавал добром за добро и злом за зло!(«Злом за зло — уж это точно, а вот добром за добро — я что‑то не слышал», — подумал Аметон.)Подземный воитель продолжал:

— Не пить мне этой чаши, если ты, Гвидион, не ответишь мне, чем я смогу воздать тебе за почести!

Кромка досады: Аметон