Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Все эти особенности комментария Стерна затрудняют внимательное сравнение представленных нами разных моделей. И все-таки две наши статьи высвечивают с определенного ракурса ясно очерченные области нашего согласия и несогласия. Начну с областей, в которых наши взгляды сближаются. Мы оба помещаем перенос и контрперенос в центр аналитического процесса. Для нас обоих процесс, разворачивающийся в анализе, отражает впервые происходящее и бесконечно изменяющееся взаимодействие между сознательными и бессознательными элементами как пациента, так и аналитика. Мы оба считаем, что восприятие пациентом и аналитиком этого процесса определяется как прошлым, так и текущим опытом. Стерн справедливо указывает, что для нас обоих сознательная и бессознательная вовлеченность аналитика в аналитический процесс характеризуется непрерывностью и субъективностью. Это значит, что мы оба считаем: субъективный опыт аналитика в значительной степени определяется влиянием личного прошлого как аналитика, так и пациента. Мы также разделяем убеждение, что поскольку восприятие аналитиком пациента и процесса неизбежно и постоянно формируется под влиянием субъективности аналитика, последний не может интерпретировать происходящее на основании полномочий объективного наблюдателя.

Теоретические модели Стерна и моя расходятся в нашем понимании природы бессознательных аспектов пациента и аналитика. Здесь я отстаиваю такой взгляд: бессознательный багаж, или «шаблоны», по Стерну, которые каждый из нас привносит в текущий опыт, лучше всего могут быть поняты с помощью концепции бессознательной фантазии. Я подкреплю свой тезис описанием объяснительной ценности этой концепции: фрагменты прошлого, вспоминаемые или отыгрываемые, часто оказываются недостоверными в процессе исследования. Разыгрываемое или вспоминаемое часто представляет собой фантастическое по природе, отражающее впечатления от объектов и далеко удаленное от своих исторических прообразов. Представление о том, что эти элементы формируются под влиянием сильных аффектов, желаний и тревог, я считаю ценным способом объяснить подобные качества вспоминаемого и разыгрываемого прошлого. Мне интересны последствия, которые имеет такой взгляд на мир. С помощью своего клинического материала я пытаюсь в этой работе продемонстрировать подход, в котором субъективный опыт пациента и аналитика, а также взаимодействие между ними концептуализируются в терминах фантазии, то есть пытаюсь показать, как разворачивается аналитический процесс, когда интерпретации аналитика и его самоанализ формируются под влиянием данной концепции.

Стерн приводит эпистемологический аргумент против концепции бессознательной фантазии. Он вводит слово «неизбежность» и утверждает, что материал клинической ситуации – или более широкого человеческого опыта – не требует неизбежного применения этой концепции. На самом деле это означает: взгляд на клинический материал как на отражение фантазии, а также и современного опыта опирается на рассмотрение этого материала через линзы теории, в которой данная концепция играет важную роль. В сущности, Стерн констатирует, что мы не можем рассматривать что-либо без организующей базы той или другой теории. Продемонстрировав, что доказать верность моей теоретической базы нельзя, что она не «неизбежна», Стерн переходит к представлению собственной модели: если прошлый опыт познаваем только через его оживление в текущем опыте, то представление о сложной бессознательной регистрации памяти или фантазии также нужно списать со счетов – опыт, находящийся за пределами сознания, следует считать аморфным, «неоформленным».