Межконтинентальный узел

– В какой руке была газета? – спросил старший.

– Они не сказали, – ответил Уолтер-младший. – Если бы было не так, как надо, они бы сделали четыре звонка…

Старший и Ник переглянулись, ничего более не спрашивали.

Старший попросил разрешения закурить (он спрашивал разрешения перед каждой сигаретой; видимо, воспитывался в провинции, люди из глубинки обычно крайне деликатны, это утомительно для окружающих, невольно обязывает и тебя самого вести так), лицо его собралось мелкими морщинами; снова посмотрел на часы и обернулся к помощнику:

– Ну что ж… Как себя ведет твой внутренний индикатор, Ник?

– Зашкаливает…

Уолтер-младший рассмеялся:

– В таком случае оставайтесь здесь, мы все проведем одни.

Ник вздохнул:

– Если все обойдется, через десять лет я напишу об этом книгу – сотня тысяч баков в кармане.

Старший удивился:

– Ты напишешь? Я ее уже написал! Через год ухожу в отставку, надо ж как-то убить время! Болтать на диктофон – чем не отдых по вечерам, когда кончишь заниматься хозяйством на ферме?!

– Босс, – усмехнулся Ник, – что у вас за странная манера постоянно играть роль свинопаса?! Стоило ли ради этого заканчивать философский семинар в Гарварде?

По тому, как старший стремительно глянул на своего помощника, Уолтер-младший понял, что тот сказал правду: «Ну и контора, тотальное неверие друг другу! Все-таки в армии такое невозможно; корпоративность людей, служащих под погонами, предполагает иные отношения между своими. Слава богу, что я остался в Пентагоне; отец верно говорил, что после ухода Донована политическая разведка стала приватной конторой, где костоломы обслуживают только тех, с кем повязаны бизнесом».

2

…Частный детектив Прошке устроился с телевиком на чердаке; оттуда хорошо просматривалось – через стеклянную крышу – ателье художника, а через громадные окна – зональная граница…

3

…Шааби приник к оптическому прицелу; рядом с ним замер с карабином в руках Зинеджо, в прошлом чемпион Палермо по стендовой стрельбе; до этой встречи знакомы не были; условным паролем обменялись в пустом пыльном подъезде, говорили шепотом, поднимались по лестнице на цыпочках, хотя знали, что квартиры пустуют; лежали на широких подоконниках тихо, ощущая в висках тугую пульсацию. Зинеджо сюда привез на арендованном «вольво» Луиджи Мачелли; через три минуты Шааби подвез Бинетти. В машине никто не произнес ни слова; арендовали ее через синдикат. В центре, возле станции метро «Зоо», на бензоколонке стояло десять машин, отобрали мощный «БМВ» с приемником и кассетным проигрывателем. Бинетти сразу же включил музыку – запись фестиваля из Сан-Ремо; деньги и авиационный билет на рейс, следовавший во Франкфурт в двадцать десять, передал в перчатках, по-прежнему не говоря ни слова; паспорт турка положил в карман пиджака, а ему протянул потрепанное удостоверение на проживание в ФРГ, выписанное на имя палестинца Юсефа эль-Насра. «Но я же не говорю по-арабски!» Бинетти чуть усмехнулся. «Ну и не надо» – эти четыре слова произнес одними губами, почти беззвучно; когда Шааби вылез из машины, так же беззвучно, но очень явственно артикулируя, сказал: «Когда улетишь отсюда, во Франкфурте тебя встретят, получишь новые бумаги и билет на следующий рейс, счастливо».

4

– Что это? – спросил Шааби, растерянно глядя на огромный панелевоз, медленно остановившийся в ГДР, как раз напротив той скамейки, куда должен был сесть объект; теперь скамейки не было видно. – Что это, а?!

– Суки, – процедил итальянец, – паршивые суки… Ты был здесь на чердаке?

– Нет.

– Суки, – повторил он. – Надо же было заранее посмотреть, наверное, оттуда больший обзор.

…К панелевозу подъехал небольшой кран; в оптику было отчетливо видно, как белозубый крановщик что-то кричал шоферу; тот, достав из бумажного пакета бутылку молока и рогалик, покачал головой, показал толстым пальцем на часы и начал неторопливо закусывать.

И как раз в это время подъехало такси; в те секунды, что автомобиль тормозил, Шааби и Зинеджо заметили на заднем сиденье бритоголового человека, фотографию которого им показали перед операцией; он спокойно и неторопливо расплачивался с шофером.

Когда такси отъехало, бритоголового в машине уже не было.

– Он сел на ту самую скамейку, – прошептал Шааби. – Я побегу на чердак.

– Лежи, – сказал Зинеджо, – сейчас крановщик снимет эти панели и уедет, пять минут, не больше…

– А если нет? При этих шоферах можно работать?

– Конечно. Какое нам до них дело? Наше дело – бритый…

– А может, надо, чтобы никого кругом не было…

Итальянец усмехнулся:

– Тогда заранее надо было послать просьбу на радио: «Объявите, чтобы убрали с такой-то улицы прохожих, мы должны пристрелить бритого».

– Все же я пойду на чердак…

– Лежи, – приказал итальянец. – Что ты такой беспокойный? И держи в прицеле левую сторону панели, бритый может выйти с твоей стороны… А я буду страховать правую… Как только панель снимут, как только он откроется, – сразу же стреляй. После того как упадет, сделай контрольные выстрелы по лежащему, понял?

– Эта пуля убьет, даже если просто руку царапнет.